Его вы наверняка знаете, пани Махачкова. Он редактор из «Подружки».– Гертнер? – наморщила лоб пани Махачкова. – Такой маленький, худой?Томаш Гертнер, редактор из «Подружки», мой одноклассник, был на полголовы выше Арношта.– Да, – недовольно кивнул Анди, болезненно относящийся к своему росту.– Его-то я знаю.– Так я побежал, – попрощался Арношт.– Мы еще увидимся, – со вздохом сказал Бубеничек.– Ну, если получится, я попозже опять заскочу, – пообещал Арношт. Наши унылые лица, видимо, вызвали у него жалость. – Смотря по тому, как дело пойдет. Мы… – он вновь дал нам насладиться театральной паузой, – мы вместе пишем мюзикл!– Помилуй вас бог, – горячо произнес я.– Что, отбиваем у тебя хлеб? – осклабился Арношт и, поскольку сегодня вечером его просто распирало от избытка философских мыслей – хотя и в пределах его скромных возможностей, – нравоучительно заметил: – «Поделись с ближним, и воздастся тебе».– Ступай, Анди, – сказал я ласково, – да гляди не переутомись.– Конечно, – кивнул Анди, – все должно быть в меру. Ну, я побежал.Я не знаю, как Анди понял мои слова, но он, безусловно, не уловил моей озабоченности его душевным равновесием.– Идиот, – прокомментировал Вацлав Бубеничек уход диск-жокея.– Но хороший мальчик, – заступилась за него пани Махачкова.Бубеничеку, к счастью, отвечать не пришлось, потому что бар стала заполнять шумная публика. Мы перебрались в угол. Новые посетители меня не интересовали. Да я никого из них и не знал.– Послушай, – сказал Бубеничек, – что ты от меня конкретно хочешь?– То есть?– До прихода Арношта мы друг с другом вроде бы объяснились, – напомнил Бубеничек.– Не в моих силах убедить тебя, – медленно произнес я. – Вот и милиция тоже – верит она мне или нет, не знаю.Бубеничек кивнул.– Только я ее не убивал! – продолжал я, подняв руку, чтобы Бубеничек меня не прервал. – Но то, что это знаю я, не имеет никакого значения. Я боюсь, понимаешь?Бубеничек кивнул.– Они придут за мной еще не раз и не два. Все время будут приходить ко мне, пока не придумают ничего лучшего. А я бы очень хотел, чтобы они придумали что-нибудь получше.– Что? – спросил Бубеничек.– Может быть… – я повертел в руке рюмку, – то, что я тебе сейчас скажу, ты назовешь трусостью и паникерством. Но нервы у меня все-таки не железные… Я хочу им помочь.– Да, я назову это трусостью и паникерством, – подтвердил Бубеничек. – Говоришь, нервы шалят?Я промолчал.– Так я тебе скажу, что невинное дитя они не обидят. Его вообще никто не обидит.– Постараюсь поверить. И что это я, право, время у тебя отнимаю?– А то, – задумчиво произнес Бубеничек, – что ты, видишь ли, великий Зорро-мститель.– Я? Я – псих, свихнувшийся музыкантишка, комплексующий трус, идиот с измотанными нервами!– Гм, – сказал Бубеничек, глядя не на меня, а на девушку, которая сидела в другом конце бара и всхлипывала. Девушка не была пьяна, но парень, загорелый пижон в кожаной куртке и нелепых темных очках, сидевший рядом, настойчиво говорил ей какие-то явные гадости. Я давненько не видал никого, кто плакал бы от радости. И винил в этом только себя. Мне, наверное, не дано встретить человека, плачущего от радости. А если даже… в общем, неизвестно, станут ли после встречи со мной его слезы слезами радости.Однажды Зузана сказала мне:– Когда мы едва знали друг друга, ты говорил мне, что обожаешь, когда я смеюсь. Почему же теперь мы больше не смеемся вместе; Честик?– Что значит – теперь? – разозлился я. – Тогда мы были детьми.– Да и вообще, – медленно проговорила Зузана, – почему мы оба только и умеем, что действовать друг другу на нервы?…»– Ты не идиот, – тихо сказал Бубеничек, – просто слишком много болтаешь и строишь из себя невесть что. Ты ее любил. Очень любил. Что, не так, циник несчастный? 7 Машина имела обычный номер, шофер был в штатском. Мы с капитаном сели сзади.– Значит, едем в «Ялту»? – спросил я как можно более безразличным тоном.– Домой, – любезно ответил капитан. – К вам домой. Пора в постельку. Ведь мы так вас задержали!– Я мог бы и на такси.– Конечно, – сказал капитан, – но мне страшно важно, чтобы вы, пан Бичовский, поверили, что вам повезло – случай свел вас с достойнейшим из пражских детективов.– Я бы и в такси этому поверил, товарищ капитан. Зачем же такая большая жертва с вашей стороны?– Что вы, – улыбнулся капитан. – Это мелочь. А мелочи и небольшие знаки внимания, как известно, рождают большую дружбу.– Вот оно что, – протянул я.– А кроме того, – добавил капитан, когда мы проезжали мимо стршешовецкой больницы, – мы ведь соседи. Я живу неподалеку от вас.До самого моего дома мы молчали.– Вот и приехали, – сказал капитан.– А как же… – засомневался я.– Никак. Можете спать спокойно, пан Бичовский. А если что вспомните… – Поколебавшись, он полез в нагрудный карман, вынул блокнот, нацарапал номер телефона, вырвал листок и подал мне. – Если вспомните что-то важное, пан Бичовский, позвоните. В любое время.– Это ваш домашний телефон? – спросил я саркастически, взглянув на бумажку.– Нет, – усмехнулся капитан, – что вы, не домашний.– Ну да, конечно, – сказал я.– Погодите. – Капитан опять улыбнулся, взял у меня листок и написал на нем еще один номер. – А вот это домашний, можете звонить. Моя фамилия Грешный.– Звучит! – не удержался я.– Ага, – кивнул капитан, – мне тоже нравится. До свидания, пан Бичовский.– Прощайте, – сказал я и выполз из машины.– Где там, – возразил капитан, – до свидания.Едва я захлопнул дверцу, как машина тронулась с места. В комнате стояла невыветренная табачная вонь. Я распахнул окно. Больше всего провоняли шторы, к тому же приобрели какой-то серый оттенок. В понедельник надо повесить новые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49