4 Дискотечная публика освободила зал «Ротонды», и барменша пани Махачкова открыла свою лавочку. Обычно в «Ротонде» с восьми до полдесятого шла какая-нибудь программа, чаще всего ширпотреб, рассчитанный на молодежь, а с десяти «Ротонда» превращалась в джаз-клуб. Вместе с клубом открывался бар, и, хотя по понедельникам было затишье: джазовая программа не исполнялась, пани Махачкова работала, как всегда, с десяти вечера до двух ночи, обслуживая не только поклонников джаза. Было в порядке вещей, что в понедельник сюда набивалось довольно много народу – в основном музыканты и их друзья, которых у входа тщательно фильтровал Вацлав Бубеничек. Но на сей раз он этим заниматься не стал, только проверил кассу, перекинулся парой слов с девицей, которая в обклеенной афишами будке продавала билеты, и отправился со мной в бар.– Да это никак Честик, – радостно воскликнула пани Махачкова, – а я уж думала…Она осеклась.– Чего люди не наболтают, – усмехнулся я, стараясь выглядеть как можно непринужденней.Что именно пани Махачкова думала, мне было совершенно ясно. Убийца Честмир Бичовский перед судом… Убийство из-за поруганной любви… Кровавое злодеяние ослепленного страстью безумца… Обманутый скрипач заносит стальной нож… Подарок к свадьбе становится уликой… Сердце на рукояти ножа, нож по рукоять в сердце… В свободные минуты, когда торговля спиртным замирала, пани Махачкова, сидя за своей стойкой, запоем читала истрепанные книжечки, именуемые обыкновенно низкопробной литературой.– А мы уж тут с паном Бубеничеком думали… – Махачкова не договорила. – Но я рада, Честик, правда, очень рада.Предположим, подумал я.– А что вам налить?Я попросил вина, а вышибала Бубеничек, как обычно, апельсиновый сок. Мы пока были в баре единственными посетителями, и пани Махачкова, обслужив нас, вернулась на свое рабочее место в углу, где на электроплитке всегда бурлила вода для кофе и где она держала часть своей библиотеки – самые свежие, недавно добытые шедевры.– И что вы об этом думаете? – спросила она сочувственно.– Жуткое дело, – сказал я, поскольку Бубеничек молчал. Вопрос пани Махачковои, впрочем, и не относился к нему.– Ведь правда? – обрадованно закивала эта заядлая книжная моль.Я надеялся, что теперь-то она оставит нас с Бубеничеком в покое, но жестоко ошибся.– Вас это, должно быть, страшно потрясло, Честик?– Совершенно верно, – сказал я сдержанно, и тут она наконец заметила и молчание Бубеничека, и мое нежелание поддерживать разговор и, покачивая крутыми бедрами, отбыла в свой угол.– Насколько я понимаю, – раздумчиво произнес Бубеничек, – если тебя не посадили, то ты, наверное, не виноват.Я сделал глоток вина и встретил его внимательный выжидающий взгляд.– Послушай, – сказал я, – я ведь любил Зузану.– Знаю, – ответил Вацлав Бубеничек, – ходило много разговоров о том, как вы любили друг друга.Иронизировал он или нет, я не понял. Да и не так это было важно.– Сегодня их, наверное, допросили.– Кого?– Ребят из Зузаниного ансамбля, – сказал я, – у них в ту субботу была запись в «Беседе». Может, кто-то ее подвез домой, может, кто-то зашел к ней. Я пришел в полдесятого – и опоздал.– Опоздал, – сказал Бубеничек, – а теперь ты хочешь поиграть в Шерлока Холмса.– Зачем?– Это я должен спросить – зачем, – усмехнулся Бубеничек, – не твоя это забота.– Может, и моя, – отрезал я.Бубеничек, сосредоточенно тянувший через соломинку свой сок, на мгновение задумался. У пани Махачковой, сидящей в уголке бара, лежала на коленях раскрытая книжка, а на цепочке висели очки. Бубеничек извлек из кармана пачку «Спарты», протянул мне, из другого кармана достал австрийскую зажигалку, и мы оба закурили.– Она ведь тебя бросила. Вы не разошлись, нет, это она с тобой разошлась; кто-то ее пристукнул, так ты решил, что уголовка слабовата для такого дела, загорелся местью и захотел сам найти этого гада. Что, не так?Хотя такая интерпретация моих чувств выглядела чересчур упрощенной, кое-что в ней все же было.– Допустим, – согласился я.– И если я хорошо тебя понял, то тебе пришлось бы по душе, – Бубеничек от удовольствия даже заерзал на своем табурете, – окажись злодеем Богоушек Колда.– Ну, в такие детали я еще не вдавался.– Ой ли?– Серьезно.Что касается Богоушека Колды, то играть в прятки смысла не было. Вот уже примерно полгода, как он пытался занять мое место рядом с Зузаной – и, кажется, небезуспешно. Это знали все, так что должен был знать и Бубеничек. Тем более, что вышибале было известно и такое, чего все знать никак не могли. Поэтому не стоило водить его за нос, если и я в свою очередь хотел что-нибудь выведать.– Так, значит, ты действуешь только в интересах дела?– В интересах справедливости, так сказать, – кивнул я, – хотя и из чисто личных соображений.– Понятно, личные соображения всегда самые бескорыстные.– Именно так, Вацлав, – ответил я, – ты меня раскусил.– Ну, ты никогда не был особенно крепким орешком, – отразил удар Бубеничек. – Но если уж тебя отпустили, то вряд ли это сделал ты.– Да вроде нет, – согласился я.– Хотя отпускают не всегда только невиновных, – осклабился Бубеничек. – Мое крайне скудное правовое сознание подсказывает, что временно освобождают и тех, против кого нет достаточных улик.– Серьезно?– Да, – ответил Бубеничек, – и такие люди действуют обычно из самых бескорыстных личных соображений.– М-да, ты не просто раскусил, ты растер меня в порошок, – засмеялся я, – так и есть, так оно и есть.И оказалось, что так оно и было. Но продолжить нам не удалось, потому что в бар ворвался диск-жокей Анди Арношт.– Здорово, Честмир!Это именно он каждый понедельник проводил здесь, в «Ротонде», дискотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49