Видимо, взгляд Варужана заметно задержался на трехцветном. Один из стариков спросил:
«Не по нраву?»
«Отчего же? Хорошие краски. Только выцветшие».
«Перед тем как сюда приехать, вы вроде бы приземлялись в Нью-Йорке? И сколько дней там пробыли? Какой нашли Америку?..»
«Пробыл я там с неделю, а Америку, по-моему, нашел все-таки
Колумб».
Все засмеялись.
«А вообще, что говорить, ваш северный сосед велик. У Штатов здоровые легкие, длинные ноги, тренированные кулаки. Может быть, только сердце не в порядке и мозги чересчур заняты собой».
«Э... А вы там в своих апартаментах кондишены имеете?»
«Не имеем. И свежего мяса в магазинах нет».
«Здесь тоже предпочитают мороженое».
«Но здесь и свежее есть,—возразил другой.— Какого угодно сорта».
«Сколько армян в этом городе?»
«От трех до тридцати тысяч»,— ответил севанец.
«Это что за арифметика?» — удивился Варужан.
«Тысяч двадцать пять — тридцать»,— зашумели со всех сторон.
«Постойте-постойте,— севанец с удовольствием опорожнил кружку пива и попросил у Варужана сигарету,— у меня своя арифметика. Слушай, земляк. Двадцать пять — тридцать тысяч, если считать по крови. Но большинству из них придется задать вопрос по-испански: откуда ты родом? Если сосчитать, сколько армян зайдет за год в церковь, это будет тысяч пятнадцать. Большинство «Отче наш» читает по-испански, если записать армянские слова испанскими буквами. Если учесть крестины—свадьбы—похороны, столько же наберется. Но всего семьсот-восемьсот сыщется семей, которые отдают детей в армянские школы...»
«Я не согласен, не согласен,— прервал его один старик.— А наши
клубы, общества, газеты?..»
Севанец скривился:
«Газеты? Всего три тысячи подписчиков. Да и то в основном деньги платят, а не читают. У нас пять радиостанций, которые друг другу только мешают».
Варужан вздохнул:
«Грустная у тебя арифметика, земляк. Значит, из тридцати тысяч всего три тысячи... Еще, видимо, четыре-пять армянских кафе, столько же клубов, две церкви, в которых служба идет на испанском. Да партий столько, сколько армян. Кто в один клуб ходит, в другой не зайдет».
«Я во всякий вхож. Гнчаки меня дашнаком обзывают, те — рамкаваром, а я...»
«А ты?.:»
«Я... я севанец». «Что— и такая партия есть?»
«Если хочешь знать, это-то и есть настоящая партия. Я их всех тут севанцами сделаю».
«А вдруг да не выйдет?»
Несколько человек заулыбались, другие нахмурились еще больше.
Варужан заметил некоторое робкое замешательство отца — словно хочет сказать что-то очень важное, да никак не может решиться. Ведь отцу предстояло продолжать здесь жить, играть с этими людьми в нарды, пить с ними кофе, отец не желал конфликта. И Варужану конфликтовать не хотелось, но его бесили вопросы: «У вас есть конди-шены?» Или: «Эх, что станется с нашим Араратом? Ну и люди в Армении— долго вы беднягу в плену оставлять будете?»
Отетил так:
«У подножия Арарата американская ракетная база, и ракеты нацелены на Ереван, Может, лучше я вам задам вопрос, господа американцы,— о чем вы думаете: священная армянская гора против армян?..»
Задававший вопрос, видимо, не ожидал такого поворота. А Варужан продолжал уже в раздражении:
«Я восточный армянин. Мы свою землю туркам не отдавали...»
«А Карс, Ван вы своими не считаете?»
«Сын побывал в Карсе,— заговорил в конце концов отец,— искал наш дом, не нашел. Говорит: Карс не переменился — каким был, таким остался».
«Вы правда были в Карее? Какими судьбами?..»
«Поехал, увидел, огорчился».
«В самом деле?»
«Что в самом деле? Поехал, увидел? Или огорчился? Вы, наверно, сомневаетесь, что я огорчился? Но мы ведь каждый день смотрим на Арарат — не на фотографию, а на настоящий Арара»!»
Все замолчали,и у всех в глазах застыла темная печаль, и что-то дрогнуло в душе Варужана. Эти старики показались ему сиротами, а клуб сиротским приютом. Он один обязан тут быть старым, мудрым и давать ответы, потому что он из Армении, да просто он в этот миг — Армения.
Человек с Севана попытался перевести разговор на другую тему:
«Я на Севане в доме отдыха писателей работал. Гребцом был. Чаренца, Исаакяна стрлько раз по озеру катал:..»
«Дом и сейчас стоит, только вот остров полуостровом стал».
«Знаю».
Кто они? Кто сумеет, содрав защитную кору, нырнуть в глубь их душ, на самое дно? Кто сумеет снисходительно улыбнуться, проигнорировав их язвительность? Кто, выслушав их вопросы, поймет до конца их боль? День ото дня ряды их редеют, ностальгию по родной земле закапывают в чужую землю, или становится она урной с прахом, замурованной в стене чужого кладбища. Уходят, уходят, унося с собой столько тайн, столько историй, а их озлобленность — возможно, та же тоска, неисповедимая ее разновидность, у которой своя окраска. Кому они выскажут ее? Армении. Сегодня, в этом клубе, Армения — он, Варужан Ширакян, ему и высказывают... Пожилые сироты, деды-сироты, вы у меня просите гору Арарат? Если бы вы только знали, как хочу я дать эту гору вам, себе, нашим детям...
«А этот флаг,— сказал Варужан,— наша история. История двух с половиной лет».
«Значит, принимаете?..» — старик взглянул на него глазами ребенка, только что пробудившегося от сна, и одновременно глазами отца.
«А кому же мы свою историю отдадим?»
Ночью, уединившись с отцом в его комнате, они больше будут молчать, чем разговаривать, а между ними, подобно гробу, будет лежать изломанная судьба — судьба Арменака Ваганяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179