А почему через два? Захочет ли он увидеть Егинэ через два месяца? Этот вопрос он адресовал себе, а с ответом задержался. А Сэм продолжал горький разговор:
— Что — Армения только ваша родина? Спюрк, значит, ноль? Почему вы не верите в искренность моих чувств?
— Пришел, увидел, полюбил,— Арам залпом выпил шампанское.— Что, Армения — старая дева? И ты оказал ей честь: пришел, увидел, осчастливил? Мы должны упасть перед тобой на колени: благодетель! Родина не старая дева, брат моего брата, а мать! А мать не выбирают! Ты ее и не глядя должен был любить, если это в самом деле твоя родина.
Вилка Сэма с нанизанным на ней аппетитным куском мяса замерла в воздухе, а рот, уже приоткрытый для этого самого куска, так и остался приоткрытым. Да что ты на него прешь? — рассердился про себя Варужан. Куска съесть не дашь, еду заменяешь уроком армянской истории.
— Оставь в покое моего брата, Арам. Сэм решительно опустил вилку:
— Нет, пусть говорит, пусть возьмет эту вилку и расковыряет мою рану. Что он знает о спюрке? Ты-то знаешь, ты видел...
— Спюрк — это ссылка, ссылка...— произнесла сестра, и лицо ее вдруг потемнело, опечалилось.
— Спюрк-ссылка,— повторил Варужан.— Это не твои слова, сестренка, ты их где-то вычитала. Но скажи нашему общему брату, что в ссылке не ругают родной дом, как делает это кое-кто из его окружения. В ссылке дом свой больше любят, потому что тоскуют по нему.
— А ты не увидел, не почувствовал нашу любовь и тоску? Теперь и Варужан опустил вилку и посмотрел на брата тяжело-тяжело:
— Увидел, почувствовал... На одной улице три клуба — и все друг с другом в ссоре; пять радиостанций, использующих одни волны и одно время, чтобы заглушить друг друга; три школы, ученики которых — все армяне—только и ждут случая, чтобы вцепиться друг в друга; три газеты, которые разносят друг друга в пух и прах; отдельные церкви и, уж извини, продажа родины в розницу и оптом: с Араратом желаете или без? От моря до моря желаете или без всякого моря? По типу мая восемнадцатого или ноября двадцатого?.. Пришел, увидел, ужаснулся.
— Спюрк — это, Варужан, литейная,— вполголоса, как бы сама себе сказала Сюзи, будто и не заметив вспышки Варужана.— В спюрке мы как армяне ежедневно что-то утрачиваем. Новый день — новый враг. Ушедший день успел у нас уже что-то унести наше, армянское.
За столом воцарилось тяжелое молчание, и среди этого молчания Варужан вдруг поднялся и вышел на балкон. Яд собственных слов растекся по венам, череп сделался колоколом с вырванным языком, слова заполнили полость колокола, и звон их сделался невыносимым. Спюрк — ссылка. Где он это вычитал? Сестра, во всяком случае, не вычитала, это уж точно,— это фраза, рожденная ее собственными страданиями. Вспомнил тихую, беспомощную школу на окраине Байре-са — как малыши обнимали, целовали его, да не его, Армению, которую и на карте-то не каждый мог показать. Вспомнил девяносточетырехлетнего старика (глупец, не мог имя его запомнить), который вдруг нагнулся и поцеловал ему руку. «Что вы делаете, папаша?» — «Я Армению целую». Затем полость черепа заполнилась голосом Артуро. Господи, как он пел, как пел песни Еревана, Зангезура, Лори — а ведь не видел ни Еревана, ни Зангезура, ни Лори. Когда они пригласили его к своему столу, с каким интересом расспрашивал он об армянских певцах, поэтах. Знал всех по именам, но никого никогда не видел. Матовые глаза Артуро все время были обращены к нему, Варужану. Артуро же очки снял, словно без очков ему было виднее. Он догадывался о каждом движении Варужана: наклоне, повороте. Сказал, что через месяц его будут оперировать в последний раз — надежды мало, но он собирается сражаться с надеждой. «А осенью поеду в Армению. Буду видеть — поеду. Не буду видеть — все равно поеду». Варужан едва удержался от бестактного вопроса: какой смысл, если не будешь видеть?.. А сейчас все понял: Артуро будет стоять на балконе гостиницы «Армения», ему скажут: напротив Арарат — и он увидит, да-да, увидит Арарат; будет ходить по ереванским улицам, впервые слушать вокруг одну армянскую речь — и крик армянский, и смех армянский, и ругань армянскую,— пойдет на рынок, по-армянски поторгуется, отправится на стадион «Раздан», услышит сразу дыхание семидесяти тысяч армян... Спюрк — ссылка, но, если ты в ссылке родился, она может стать повседневной, привычной, будничной. Привыкаешь, как к воздуху в накуренной комнате, а выйдешь на свежий воздух, и голова закружится... Спюрк — это литейная...
Вспомнил, в Байресе в доме одного богатого армянина хозяин познакомил его со своей племянницей, девочкой-подростком. «Наша Анаис — чемпионка по армянскому языку,— сказал хозяин.— Неделю назад мы собрались всей родней и провели легонькое соревнование среди молодежи — кто из них и насколько еще остался армянином. Анаис победила: она наизусть сказала всю армянскую азбуку, ни одной буквы не забыла». Варужан тогда грустно улыбнулся, погладил девочку по русой головке. В этот момент с места вскочил паренек маленького роста, стал в середине зала и продекламировал по-армян-. ски... от единицы до ста. И съязвил: «Что же вы мне премию не дали, сеньор Навакатикян, хотя бы Нобелевскую? Тем более что цифры здесь в большем почете, чем буквы святого Маштоца». Напряженное, побледневшее от волнения лицо этого паренька намертво врезалось Варужану в память, он его и сейчас узнает в тысячной толпе.
В тот вечер многих армян хозяин представлял одной фразой: «Армянского не знает, но истинный патриот». Варужан подумал о том,
что в недалеком будущем эта фраза станет печальной формулой всего спюрка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179