роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БЕГСТВО
Помоги мне, Маркам,
Не замараться
В этой болотистой скверне,
Что именуется недовольством.
Я недовольством весьма недоволен.
Помоги мне, Мариам.
Я подскажу тебе, как:
Стань посредницей
Между мною и мною,
Чтоб все завершилось
Моим примиреньем с собой.
Паруйр Севак
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Варужан высунулся из окна вагона. Теплый ветер, казалось, только этого и ждал: тут же залепил ему оплеуху, спутал волосы, хлестнул ими по глазам. Варужан машинально коснулся рукой подбородка — подбородок, пожалуй, острее всего почувствовал горячее течение ветра: лет пять он был защищен зарослями бороды, а вчера, примерно в это же время, Варужан сбрил бороду. «Хороша бородка,— заметил парикмахер.— Что это ты надумал на физиономии сокращение штатов проводить?» Ветер напомнил острый дух одеколона — и непривычный, и притягательный.
Варужан глянул вперед, назад. Увидел электровоз — состав извивался змеей. Уже стемнело, и лишь пунктир освещенных окон повторял движение поезда. Жемчужная змейка, юркая и стремительная, мчащаяся сквозь горы, сквозь темень. В детстве его страшило, что вагоны вот-вот разъединятся, оторвутся друг от друга (а сколько их, вагонов,— тридцать, тридцать пять?), и изумляло, что они не отрываются. Уже давно ничто не страшит его и не изумляет. Тук-тук, тук-тук — стучат колеса, бегут вагоны и все повторяют, повторяют: мы вместе, мы вместе, мы сцеплены друг с другом, друг без дружки нам конец, гибель одного — гибель для всех, мы это знаем, мы это понимаем, потому и преданы друг другу, потому и верны... Наивный, смешной образ... Откуда он взялся — из рядовой детской сказочки? А фразы, которыми он выстроился, ни дать ни взять из посредственного школьного сочинения.
Уже примерно час Варужан в поезде, час назад выехал из Еревана, а все стоит в коридоре у одного и того же окна. В вагоне сначала царила привычная суматоха: рассовывались чемоданы, решалось, кто где уляжется, завязывались знакомства. А репродукторы вдохновенно распевали. Так уж заведено: люди еще опомниться не успеют — ни выключить радио, ни уменьшить звук, и оно орет,
надрывается.Войдя в вагон, Варужан лишь на миг заглянул в купе — на двух квадратных метрах сгрудилось не меньше десятка человек. Варужан так и не догадался, кто из них его ночной сосед. А сосед должен быть единственный — вагон СВ. Надо бы, подумал он, купить и второй билет, чтобы ехать в тишине и покое. А теперь придется знакомиться, изыскивать тему для беседы, просить извинения, если надумаешь прилечь, ну а если, не дай бог, попутчик попадется некурящий, надо еще будет выходить в коридор покурить. Главное, чтоб был курящим и не храпел. А если он во сне бормочет?.. Улыбнулся. Ладно, потерплю, ночь — не жизнь. А есть женщины, которые всю жизнь терпят храпунов, хотя, говорят, храп — основание для
развода.
— В шахматы играешь, сосед?
Голос раздался из-за его спины,— видимо, человек стоял в дверях купе с шахматной доской под мышкой. Он не обернулся. — Расставлять?..
— Да, я играю,— отозвался он машинально: в ЭВМ мозга было запрограммировано знание о том, что он играет в шахматы. Потом к ответу машины уже подключился человек: — Я играю в шахматы,
но только... сам с собой.
Если бы он обернулся, увидал бы удивленные глаза и кривую усмешку попутчика. Но он не обернулся. Попутчик громко захлопнул дверь, и крепкое словцо — а уж оно-то должно было вырваться — задохнулось в купейных стенах.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Многоголосый шум большого города почти не достигал этой окраины. Наверно, шум был поглощен ущельем, пастями пещер и перебит бегом реки Аракс. Здесь имелась всего одна нормальная улица, утихавшая лишь к вечеру, да и то относительно: не смолкали голоса и звонкий смех сотен ребятишек и конечно же периодические тщетные оклики мамаш: «Асмик! Сероб! Карен! Хватит играть! Домой! Кто уроки делать будет?!»
По обе стороны улицы стояли одноэтажные и двухэтажные дома, терявшиеся в зелени деревьев и кустов — возле каждого дома имелся сад, старательно обнесенный оградой. Заборы, как правило, были окрашены в черный, желтый, красный цвет. Возле каждой двери — это тоже являлось неписаным законом — стояла деревянная скамейка, выкрашенная не в такой цвет, как соседская. Скамейки не пусто-
вали, особенно во время вечерней прохлады. Эту единственную нормальную улицу в округе жители торжественно именовали Главным проспектом. Она была и огромным двором, и футбольным полем, и местом свиданий и драк, а был даже случай, когда прямо на улице выставили свадебные столы.
«Я в город пошел»,— сообщалось друг другу, хотя каждый за десять — пятнадцать минут (притом пешим ходом!) мог достигнуть центральной площади с ее поющими фонтанами. «Я из города»,— говорили так, будто всего десять — двадцать минут назад не фланировали по улице Абовяна, центральной улице города, его красе, гордости и главной артерии. «Нету города лучше нашего села» — эта поговорка, повторяемая жителями округи, была придумана- Арамом ВаганЯном, сам он ее произносил каждый раз, как в первый.
— Что-то ты припозднился, Арам. Где был?
— Главное — в жизнь не опоздать, отец. А, тетя! Здравствуй.
Брат с сестрой сидели рядышком возле дома на полосатой скамейке, которую Арам собственноручно выкрасил в пять цветов, и, видимо, сидели уже давно.
— О чем беседа? — Арам уселся — основательно, прочно уселся — с краю.— Секрет? Если я лишний, испарюсь.
— Сиди,— сказал отец.— Юбилей твоей бабушки приближается. Об этом толкуем. Вот и весь секрет...
Арам приложил палец к виску и многозначительно произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179