«Армянского не знает, но истинный патриот».
Опять всплыла в памяти «армянская» улица Байреса. Там все учреждения армянские: и редакции, и клубы, и школы, и церковь. Сказали, что городские власти Байреса скоро в честь армян назовут эту улицу Армения или Арарат. «Правильно сделают,— подумал Варужан.— Лет через тридцать здесь и духу армянского не останется, а на надгробии принято писать имя усопшего». И содрогнулся от собственной злости. В тот день у него было несколько огорчительных бесед.
Спюрк — ссылка, спюрк — литейная... Отец умрет со словами: «Зачем я тут? Что мне тут делать?» — но никто не станет ему искать ответа на этот вопрос, и сам он тоже не нашел ответа. Не искал, чтоб найти. Вопрос — бинт, под бинтом рана, она затянулась, покрылась коркой, но из корки тоже нет-нет да кровь сочится.
Бабушка верит, что соберутся воедино рассеянные по свету семена родословного древа...
Ярость сводного брата, возможно, вызвана горечью рождения в ссылке, это черная нить из пестрого духовного клубка человека, вынужденного ежедневно стелить цветные ковры под ноги чужим людям.
Ссыльные зачастую вцепляются друг в друга без всякой на то причины — наверно, для того лишь, чтоб сила не спала, не бездействовала. А в следующий момент готовы поделиться друг с другом последним куском хлеба... Может, потому там пять радиостанций, три клуба, две церкви?..
Колокол черепа налился свинцом, застыл, затвердел. Нет, Варужан, история — не твой поезд, он повезет тебя совсем в иную сторону. Но — хочешь не хочешь — поезд этот внутри тебя. Твой дед, видимо, был прав, когда говорил, что ты рожден пять тысяч лет назад или, на худой конец, три тысячи, а вовсе не в сорок первом году. А ссыльные спюрка — твой сородичи, которые в свою очередь породят на белый свет ссыльных. Для бабушки же твоей ее день рождения — это свидание с родными, находящимися в ссылке.
А кто же тогда Погос Тучян? В памяти ожили его колючие мелкие глазки, а в уши вновь полетели его слова-стрелы с ядовитыми наконечниками. Кто такие Погосы Тучяны? Может быть, надзиратели ссыльных?.. Странное дело, Варужану вдруг сделалось жаль Тучяна: жалок тюремный надсмотрщик — он не осознает, что является вдвойне заключенным. И жалок палач, приводящий приговор в исполнение... Вспомнился вздох Тучяна, когда тот повторял простые слова армянской песни: «В Ереван податься, навсегда остаться...»
Спюрк — айсберг. Нам видна лишь верхняя ледяная часть. Ты, Варужан, не спустился даже в глубь боли, страданий собственного отца, не попытался растопить его сорокалетнее молчание... Вспомнился их последний вечер в Байресе. После прощального грустно-веселого ужина ты поднялся в свою комнату сложить бумаги, вещи. И вдруг телефонный звонок. Нехотя взял трубку. Звонил Погос Тучян. «Я в ста метрах от вас, в баре «Санчо», очень хотел бы увидеться, чтобы...» —
«Зачем? Пейте один свое трехцветное вино, я пить не желаю, а нашими разговорами сыт по горло».— «Разве мы разговаривали? Только подкусывали друг друга, а разговор остался...» — «Извините, но я рано утром улетаю».— «Знаю. Неужели вы не поняли, что я умираю из-за Армении?» — «Вы умираете лишь из-за ее карты, парон Тучян».— «Из-за карты тоже».— «Любить карту не столь уж сложно, мечтать и вздыхать — тоже. Сложнее любить страну. Мечта — без изъянов, а реальная страна несовершенна...» — «Мы речь ведем о большой Армении».— «Вас, извините, ваша речь далеко заводит... Разве на карте можно жить? Даже если эта карта «от моря до моря»?.. Любить страну — это труд, забота, соленый пот, самопожертвование... Вы сбежали от трудов-забот, парон Тучян, а теперь.на расстоянии десяти тысяч километров, любите... карту».— «А вы что — эту карту отложили в сторону?» — «Любить эту карту — означает вдесятеро трястись над каждым миллиметром обретенной земли...» Сейчас бы ты рассказал еще Тучяну о сестрах Барцрашена, о карте исторической Армении в комнате на стене, на которую сверху была приколота сегодняшняя Армения, как последний спасенный спеленутый ребенок. Рассказал бы? Тучян бы
понял тебя?
«Я уехал из Еревана, глотая слезы. Много видел дурного, несправедливого».— «А где этого добра нет? Может, скажете, тут царство справедливости?..» — «Здесь не моя страна... Сюда ваши люди фильм привезли армянский, а меня удалили из зала».— «Я бы не удалял. Но ведь вы покинули землю, где делался этот фильм. О чем же тосковать?..» Тучян проглотил обиду и сказал: «Каждый день задаюсь вопросом: ради кого и ради чего я ращу детей армянами?» Почти вопрос твоего отца, Варужан,— такой же наивный и жестокий. Наверно стоило сходить в подвальчик «Санчо», но ты даешь себе этот совет с опозданием на год. Тебе нужно было разглядеть Тучяна до донышка, возможно, и схватку с ним продолжить. Последняя ночь перед отъездом? Великое дело! Не поспал бы ночь. Тебе лететь восемь часов над океаном — в самолете бы отоспался. И потом... сколько минут ты спал
в ту ночь?
Варужан яростно смял пустую пачку из-под сигарет, швырнул ее в ущелье, среди безмолвия природы слышен был даже ее полет и звук ее падения на скалу.
Свершилось бы чудо — раздался бы из ущелья голос Артуро:
Боль твоя, родина,— из огня сорочка...
— Что с тобой? — вышел к нему Арам.— Я уж решил, что ты спустился в ущелье по веревочной лестнице. Вернись в комнату, избавь нас от своего братца.
Варужан повиновался.
— Значит, сестренка, замуж выходишь? — сказал он бодро, в надежде развеять недобрую атмосферу.— Кто твой жених? Познакомила бы, я как-никак старший брат.
— Учитель,— Сюзи смотрела наивно и доверчиво.
— Бежавший из Бейрута учитель, голый-босый,— добавил Арам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179