И сама себя успокоила:— Должна бы уже. Сколько часов лёта от Дамаска до Еревана?
— Три — три с половиной.
— Значит, давно уже там.
— Они в Ереване еще за стол не сели. Там назначат на семь, а к девяти еле соберутся.— Это произнес зять Багдасара, ни разу в Ереване не бывавший.
У Багдасара Мугнецяна было худо со здоровьем — в последние дни он, закрывшись в своей комнате, глотал разноцветные таблетки и без конца пил крохотными чашечками кофе. Он так соскучился по сестре, по Еревану, так ему и самому хотелось поехать с Си-рарпи... Но вот уже две недели, как аэропорт — в который раз! — закрыт, самолеты не улетают и не прилетают. Взглянуть сверху — аэродром как мертвый птицедром.
— Э, жена, вряд ли я уже увижу когда-нибудь Родину... Тикин Анаит энергично возразила:
— Да что ты такое говоришь! Весной поедем. Думаешь, только ты соскучился? Поедем, повидаем матушку Нунэ, поцелуем десницу святейшего...
— Там в Ереване еще не собрались? — уже в который раз спросил зять Багдасара Мугнецяна и беспокойно заерзал на месте.— Шампанское не может долго терпеть, шампанское —. не армянин...
— Откроем, откроем,— защебетали ребятишки по-армянски, по-французски, по-арабски.
Багдасар Мугнецян достал из кармана жилета серебряные часы, нажатием большого пальца открыл помятую крышку, посмотрел.
— В Ереване сейчас половина десятого, наверняка все в сборе. Пробки трех бутылок вылетели почти одновременно. Но что это
ребятишки приумолкли? А старики истово воздели очи к потолку.
— Э,— хмуро вздохнул Багдасар Мугнецян,— значит, я должен пить газировку за здоровье сестры? Нет, что ли, ни стопки ракии?..
Тикин Анаит посмотрела на супруга укоризненно говорящим взглядом: забыл о своих болезнях, о своем возрасте? Но вслух ничего не сказала. Потом вдруг встала, достала из шкафа бутылку водки — это была ливанская водка,— налила полрюмки, разбавила водой, и водка приобрела молочный цвет.
Багдасар Мугнецян взял рюмку, обратил глаза к небу и тут же опустил их вниз, что-то пробурчав, возможно крепкое словцо, потому что в небе в этот момент загудели самолеты, а бога там не было — боги давно покинули небеса над этой несчастной страной. Багдасар Мугнецян вдруг отчетливо увидел своим внутренним взором сестру, которой сегодня исполняется восемьдесят пять лет. Сестра, которая смотрела на него сквозь рюмку с водкой, казалось, разглядела-таки брата и подмигнула ему весело и грустновато.
— Твое здоровье, сестричка,— произнес он с гюмрийским выговором, глаза его наполнились слезами, сердце защемило.— Твое здоровье, моя царственная сестра...
— Ну,— сделала властный жест рукой тикин Анаит,— за сестрицу Нунэ, за нашу бабушку выпьем стоя.
Выпили, сели.
Пожилые взгрустнули — по-армянски.
Ребятишки застрекотали — по-армянски, по-французски, по-арабски.
Друзья Арама и Нунэ ввалились в гостиную разом. С песнями, танцами, шумом они окружили бабушку Нунэ и вдруг подняли ее вверх вместе с креслом.
— Тихо! Тихо, вы! — закричал Врам Ваганян.
— Бабушка космонавт! Полетела! — зашумели и ребятишки, которые, заслышав голоса молодежи, тоже влетели в гостиную.
— Кто эти чудесные ковбои? — с веселым удивлением спросил Сэм.
— Рать Арама и Нуник,— Варужан, улыбаясь, смотрел на обезумевшую молодежь.
— Браво, браво! — кричала Сюзи.
Бабушка висела в воздухе и выглядела спокойнее всех, сидит себе чинно в кресле, и вдруг под танцевальную музыку грациозно задвигала руками над головой.
— Бабушка сидя танцует! — прыснула Нуник.
Воцарилось всеобщее веселье, образовался круг, зурна выводила старинную гюмрийскую мелодию, танцевать пошли даже старики Драстамат и Мамикон, даже Тигран Ваганян, Аргам, Врам.
— Это сумасшествие,— Сюзи тоже поднялась.
А бабушка Нунэ смотрела сверху, улыбалась. Улыбка её была всем видна, слезы — никому, хотя в этот миг и слезы ее выражали радость, а улыбка — слезы.
Варужан не танцевал, но поднялся, радостно хлопая в ладоши, шумя вместе со всеми, улыбаясь стоящим рядом Мари и Сэму. Про все забыл — про сигареты, сомнения, тревоги.
— Хватит! — отдал наконец приказ тамада.— Хватит, разбойники! Бабушке пора приземлиться!
Кресло опустили, приумолкли, вежливо застыли на месте. За столом было много свободных мест, но всем было ясно, что эти места не для них. Арам взглянул на приятелей, на фотографии, выстроившиеся на столе, на пустые стулья, потом на бабушку. А бабушка на него. О чем на языке молчания сказали друг другу бабушка и внук? И вдруг бабушка Нунэ произнесла вслух:
— Арам-джан, а почему твои друзья стоят?
Парни и девушки, скромно выстроившиеся вдоль стены, в замешательстве переглянулись.
— Вели им садиться, Арам-джан.
— Садитесь, ребята! — крикнул Арам.— Это приказ бабушки! Садитесь на свободные стулья!
-- Молодец,, бабуля! — выкрикнула Нуник.
— Браво, бабушка!
— Живи долго, тетушка!
Парни и девушки, минуту назад еще казавшиеся застывшими статуями, задвигались,зашумели, оживились и быстренько уселись на свободные стулья. И стол тут же изменился — стал оживленнее, помолодел. Только сейчас стол стал Арменией, подумал Варужан, как хорошо, что бабушка позволила сесть... А бабушка Нунэ плакала. Кто знает, что творилось в ее старческой душе. Возможно, когда стулья были пусты, она смотрела на них и видела своих близких, она еще верила, что они придут, что они просто чуть-чуть задержались. Не пришли,— стало быть, уже и не придут.
— За здоровье бабушки! — Арам встал и опять подошел к бабушке.
Черты лица у него заострились, глаза потемнели, взгляд сделался пристальным, на лбу пролегла морщинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179