ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Пусть кто что хочет думает. Главное — он, Мигран, лежащий сейчас в своей странной постели, но с ним мы уже никогда не объяснимся. Решение уехать завтра утром из Еревана принесло ему облегчение. Нервное напряжение прошло.
...На улице стояла уже холодная осень, и деревья с их яркой пестротой листвы казались раскрашенными и разукрашенными сиротками, залитыми электрическим светом.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Ковром сухой листвы укрыло надгробные плиты. Листва легла столь равномерно, словно подчинялась замыслу незримого художника. Можно было подумать, что осень ближайшая родственница семейства Ваганянов — она поспешила раньше бабушки Нунэ украсить иссиня-серые базальтовые плиты. Да, удивителен художник, именуемый природой,— листья, опавшие с одного и того же дерева, по-разному окрашены: один красный, другой желтый, третий коричневый, четвертый огненный, пятый блеклый... И между могилами земля была устлана пестрым лиственным ковром.
Съежившаяся на холодной каменной скамейке, бабушка Нунэ сама походила на сорвавшийся с дерева черный лист. Она все смотрела, смотрела на горящие свечи. На одной плите горело двадцать семь свечей, на двух соседних по одной. Язычки пламени тоже напоминали осенние листья, и бабушка Нунэ решила дождаться, пока догорят все свечи, а то, не приведи господи, еще вспыхнет сухая листва... Деревья — три дерева — почти полностью оголились, и бабушка Нунэ подумала, что они, наверно, зябнут. Их дед Ширак сажал — уже давно пустили они тут крепкие корни, вытянулись, стали толще в стволе, пышнее в кроне. И деревья, видать, становятся бабушками-дедушками, и они умирают, подумала бабушка Нунэ. Интересно, есть у них отец-мать? И где их детки?..
Смеркалось. С кладбища неспешно уходили люди — мужчины курили на ходу, женщины тихонько перешептывались. Кто проходил мимо трех надгробных плит, лежавших рядышком, непременно замедлял шаг. Некоторые прочитывали первую надпись. Бабушка Нунэ никого не замечала. И вдруг один молодой человек молча подошел к ней, с минуту постоял возле старой женщины и мягко произнес: «Простынешь, мамаша, давай я тебя домой отвезу...» Она посмотрела на незнакомого паренька и улыбнулась. «Я тебя у ворот дождусь, мамаша»,— сказал он. «Дай бог тебе долгих лет, милый...»
В каком же это году посадил деревья дед Ширак? Каждый раз бабушка Нунэ упорно пыталась это вспомнить, но ей никак не удавалось. И теперь она мысленно уж и пальцы загибала, и по ступенькам лет назад шла, но все без толку. Только одно она помнила ясно: сажать деревья дед Ширак стал задолго до того, как здесь положили первую могильную плиту. Стало быть, до письма Арменака, потому что на первом камне и имя Арменака. Три дня и три ночи она умоляла мужа: «Не делай этого, бессердечный, не делай. Мой сын жив, он однажды вернется...» Но дед Ширак давно уж потерял надежду: «Если б жив был, голос бы подал. Вон сколько без вести пропавших вернулось либо весточки прислали. А Арменак что - немой, глухой или сердца у него нету?.. Пусть хоть имя его не пропадет без вести, как он сам. Эта плита . будет памятью о всех, кого я потерял...»
Естественно, под этой первой плитой не было усопших... Да, усопших не было, но тем не менее дед Ширак и яму вырыть велел, какую положено, и собственноручно уложил туда портреты отца-матери, серебряный пояс, оставшийся от старшего брата, Арменака (тот на его свадьбе снял с себя пояс и надел его на новобрачного), потом подаренную его матерью снохе шелковую шаль, а сестре, Ерануи, золотое кольцо... Яму зарыли, еще со стороны земли наносили, чтоб могильный холм позаметнее был. «Они все разом из жизни ушли, так пусть уж у них на всех одна могила будет»,— сказал дед Ширак. Грустные это были похороны — может быть, самые грустные на свете. Вокруг могильного холма рыдания, причитания, свечи, цветы, а покойника нет.
Через год, как положено, возложили могильную плиту и снова собрались всей родней. Могильный холм под тяжестью базальтового надгробья опять сровнялся с землей. Плита была гладкая, традици-
онная, разве что размерами побольше, чем принято. Над плитой укрепили мраморную доску, на которой были выбиты имена всех мучеников из рода Ваганянов. Каждый раз, приходя на кладбище, бабушка Нунэ вбирала в себя имя за именем. Сегодня она явилась позвать их на свой день рождения, а то вдруг кто-нибудь забудет. Ее мутноватые старческие глаза, каждый из которых был в этот миг чашей, полной слез, букв не различали, тем более что уже начинало темнеть. А разве ей нужно было читать, чтобы вспомнить? Эти двадцать семь имен были ее двадцатью семью ранами, а уж раны свои душа знала наизусть. По желанию деда Ширака мастер-каменотес выбрал для доски с именами желтоватый мрамор, напоминающий те страницы Евангелия, на полях которых по традиции отмечались даты свадеб, рождений, крестин, смертей. Вачаган Ваганян — отец Ширака, Епресим — мать, Арменак, Тигран, Сирак, Вардан — братья, Аннман, Сатеник, Ерануи — сестры, Сое, Андраник, Ануш, Сероб, Мкртич, Аревхат —дети братьев и сестер, Левон, Ваграм, Мамбре — братья отца... Двадцать семь имен...
Дата рождения была выбита слева, перед именем каждого (самая маленькая была Аревхат— 1914 год), а справа во всю высоту двадцати семи имен стоял 1915 год. Общий год гибели для всех двадцати семи.
В самом низу, после небольшого промежутка, было выбито имя Арменака Шираковича Ваганяна. Слева — дата рождения, справа слова: «пропал без вести».
«Чтоб рука у тебя отсохла,— в первый и в последний раз восстала бабушка Нунэ против мужа.— Как ты посмел имя сына среди мертвых выбить! А ежели завтра он вернется?..» Дед Ширак не одернул свою обычно кроткую супругу — проглотил укор, как горький дым табака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
...На улице стояла уже холодная осень, и деревья с их яркой пестротой листвы казались раскрашенными и разукрашенными сиротками, залитыми электрическим светом.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Ковром сухой листвы укрыло надгробные плиты. Листва легла столь равномерно, словно подчинялась замыслу незримого художника. Можно было подумать, что осень ближайшая родственница семейства Ваганянов — она поспешила раньше бабушки Нунэ украсить иссиня-серые базальтовые плиты. Да, удивителен художник, именуемый природой,— листья, опавшие с одного и того же дерева, по-разному окрашены: один красный, другой желтый, третий коричневый, четвертый огненный, пятый блеклый... И между могилами земля была устлана пестрым лиственным ковром.
Съежившаяся на холодной каменной скамейке, бабушка Нунэ сама походила на сорвавшийся с дерева черный лист. Она все смотрела, смотрела на горящие свечи. На одной плите горело двадцать семь свечей, на двух соседних по одной. Язычки пламени тоже напоминали осенние листья, и бабушка Нунэ решила дождаться, пока догорят все свечи, а то, не приведи господи, еще вспыхнет сухая листва... Деревья — три дерева — почти полностью оголились, и бабушка Нунэ подумала, что они, наверно, зябнут. Их дед Ширак сажал — уже давно пустили они тут крепкие корни, вытянулись, стали толще в стволе, пышнее в кроне. И деревья, видать, становятся бабушками-дедушками, и они умирают, подумала бабушка Нунэ. Интересно, есть у них отец-мать? И где их детки?..
Смеркалось. С кладбища неспешно уходили люди — мужчины курили на ходу, женщины тихонько перешептывались. Кто проходил мимо трех надгробных плит, лежавших рядышком, непременно замедлял шаг. Некоторые прочитывали первую надпись. Бабушка Нунэ никого не замечала. И вдруг один молодой человек молча подошел к ней, с минуту постоял возле старой женщины и мягко произнес: «Простынешь, мамаша, давай я тебя домой отвезу...» Она посмотрела на незнакомого паренька и улыбнулась. «Я тебя у ворот дождусь, мамаша»,— сказал он. «Дай бог тебе долгих лет, милый...»
В каком же это году посадил деревья дед Ширак? Каждый раз бабушка Нунэ упорно пыталась это вспомнить, но ей никак не удавалось. И теперь она мысленно уж и пальцы загибала, и по ступенькам лет назад шла, но все без толку. Только одно она помнила ясно: сажать деревья дед Ширак стал задолго до того, как здесь положили первую могильную плиту. Стало быть, до письма Арменака, потому что на первом камне и имя Арменака. Три дня и три ночи она умоляла мужа: «Не делай этого, бессердечный, не делай. Мой сын жив, он однажды вернется...» Но дед Ширак давно уж потерял надежду: «Если б жив был, голос бы подал. Вон сколько без вести пропавших вернулось либо весточки прислали. А Арменак что - немой, глухой или сердца у него нету?.. Пусть хоть имя его не пропадет без вести, как он сам. Эта плита . будет памятью о всех, кого я потерял...»
Естественно, под этой первой плитой не было усопших... Да, усопших не было, но тем не менее дед Ширак и яму вырыть велел, какую положено, и собственноручно уложил туда портреты отца-матери, серебряный пояс, оставшийся от старшего брата, Арменака (тот на его свадьбе снял с себя пояс и надел его на новобрачного), потом подаренную его матерью снохе шелковую шаль, а сестре, Ерануи, золотое кольцо... Яму зарыли, еще со стороны земли наносили, чтоб могильный холм позаметнее был. «Они все разом из жизни ушли, так пусть уж у них на всех одна могила будет»,— сказал дед Ширак. Грустные это были похороны — может быть, самые грустные на свете. Вокруг могильного холма рыдания, причитания, свечи, цветы, а покойника нет.
Через год, как положено, возложили могильную плиту и снова собрались всей родней. Могильный холм под тяжестью базальтового надгробья опять сровнялся с землей. Плита была гладкая, традици-
онная, разве что размерами побольше, чем принято. Над плитой укрепили мраморную доску, на которой были выбиты имена всех мучеников из рода Ваганянов. Каждый раз, приходя на кладбище, бабушка Нунэ вбирала в себя имя за именем. Сегодня она явилась позвать их на свой день рождения, а то вдруг кто-нибудь забудет. Ее мутноватые старческие глаза, каждый из которых был в этот миг чашей, полной слез, букв не различали, тем более что уже начинало темнеть. А разве ей нужно было читать, чтобы вспомнить? Эти двадцать семь имен были ее двадцатью семью ранами, а уж раны свои душа знала наизусть. По желанию деда Ширака мастер-каменотес выбрал для доски с именами желтоватый мрамор, напоминающий те страницы Евангелия, на полях которых по традиции отмечались даты свадеб, рождений, крестин, смертей. Вачаган Ваганян — отец Ширака, Епресим — мать, Арменак, Тигран, Сирак, Вардан — братья, Аннман, Сатеник, Ерануи — сестры, Сое, Андраник, Ануш, Сероб, Мкртич, Аревхат —дети братьев и сестер, Левон, Ваграм, Мамбре — братья отца... Двадцать семь имен...
Дата рождения была выбита слева, перед именем каждого (самая маленькая была Аревхат— 1914 год), а справа во всю высоту двадцати семи имен стоял 1915 год. Общий год гибели для всех двадцати семи.
В самом низу, после небольшого промежутка, было выбито имя Арменака Шираковича Ваганяна. Слева — дата рождения, справа слова: «пропал без вести».
«Чтоб рука у тебя отсохла,— в первый и в последний раз восстала бабушка Нунэ против мужа.— Как ты посмел имя сына среди мертвых выбить! А ежели завтра он вернется?..» Дед Ширак не одернул свою обычно кроткую супругу — проглотил укор, как горький дым табака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179