В этом
напряженном равновесии, знаменующем скорое преображение для
новой жизни переплавленного жарой мира, не хочется даже вслух
разговаривать, и тем более кажется неуместным, почти
невозможным, вторжение новых предметов или людей. И все-таки
они появились именно в это время.
Их светлый автомобиль -- я воспринял его вначале как белое
пятно, а на самом деле он был песочного цвета -- старый виллис
со снятым верхом, возник на дальнем краю площади и приближался
медленно, как шлюпла или катер к незнакомому берегу. Он
остановился точно под нами, и было полное впечатление, что там
внизу причалила моторная лодка; ее пассажиры, будто, медлили
выходить. На переднем сидении я видел две белые кепки; левая на
секунду склонилась к рулю, а правая медленно обернулась к
площади, потом они обе повернулись козырьками друг к другу,
будто совещаясь, стоит ли высаживаться на этот берег. На заднем
сидении тем временем оставались совершенно неподвижными
темнорусая женская голова, и справа от нее что-то пестрое,
черно-желтое, в чем я не сразу признал большую собаку,
повидимому, тигрового дога.
Владелец левой кепки первым ступил на землю. Он отошел в
сторону, поджидая своих спутников, и я мог его разглядеть.
Невысокий и худощавый, резкий в движениях, он нетерпеливо
оглядывался кругом, словно ему предстояло сейчас принимать во
владение или завоевывать этот город.
Второй мужчина, более высокий и плотный, с рыжей
подстриженной бородой, рассеянно глядя в землю, обошел
автомобиль вокруг и открыл заднюю дверцу, чтобы выпустить
женщину. Она продолжала сидеть неподвижно, и наступила странная
пауза. Бородатый спокойно ждал, все с тем же рассеянным видом,
а его спутник, напротив, нервно переступал тощими ногами в
серых вельветовых брюках, как скаковая лошадь, принужденная
стоять на месте.
Наконец, женщина повернулась и, опершись на предложенную
ей руку, спустилась с подножки. Держалась она очень прямо и
чуть запрокинув назад голову, как часто держатся женщины,
привыкшие скрывать внутреннюю усталость; по спокойной
уверенности ее движений, мне казалось, она должна быть моложе
обоих мужчин и хороша собой.
Покинув машину, все трое направились к тротуару и исчезли
под козырьком ресторанного входа. За все это время дог не
проявил ни малейшего интереса к действиям своих хозяев и
остался теперь невозмутимо сидеть, ничего не удостоив из
окружающего -- ни площадь, ни дома, ни прохожих -- даже беглого
осмотра.
Позади меня слышались оживленные возгласы и возник
разговор, в котором участвовал приветливый баритон Юлия. Я не
оглядывался, не желая отрываться от выделяющейся на фоне
асфальта черно-рыжей фигуры пса, торжественно и важно несшего
свое одиночество. Вскоре, однако, Юлий меня окликнул, и мне
пришлось отойти от стекла.
Те трое уже были здесь. Они успели умыться и слегка
привести себя в порядок, и не были похожи на чужестранцев,
только сейчас сошедших на берег -- просто трое приятного вида
людей, удобно одетых по-дорожному. Они, как и Юлий, были в
радостном возбуждении -- видно, с кем-то из них он был в давнем
знакомстве -- и, как только он представил меня, я окунулся в
море радушных улыбок и взглядов.
Они все по очереди протянули мне руки -- Наталия, дмитрий
и Дмитрий -- и мы принялись устраиваться за столиком. Началась
суматоха, какая всегда получается, когда люди хотят случайную
ресторанную встречу превратить в праздник. Особенно
усердствовали Юлий и бородатый Дмитрий, которого женщина,
Наталия, именовала Димой, в отличие от второго, худощавого,
называвшегося Димитрием.
Наш стол через полчаса был уставлен бутылками, и
официантка теперь приносила всякую снедь, веселая и счастливая,
как будто обслуживала не компанию приезжих, а свадьбу любимой
подруги.
Я старался включиться в атмосферу всеобщего радушия и
поддерживал общий, дружелюбный и нарочито простой разговор о
крымских винах и мелких дорожных происшествиях, но не мог
отделаться от тайной досады -- бессмысленной и несправедливой
по отношению к этим милым людям -- словно они собирались
посягнуть на мое душевное спокойствие.
Юлий взял на себя роль распорядителя -- ему нравилось в
шутку изображать из себя здешнего старожила, почти коренного
жителя города. По его просьбе официантка расставила чуть не
дюжину лишних рюмок, и он наливал нам разные вина, попутно о
них рассказывая, будто читал лекцию в дегустационном зале.
профессионально-приятный тембр его голоса действовал
умиротворяюще, хотя я вслушивался только урывками.
-- ...он бродил у монастырских развалин, собирал одичавшие
лозы, и коллеги объявили его помешанным... диссертацию ему
провалили. Но судите сами, -- в рюмки лилось вино, тяжелое,
темно-красное, с терпким запахом листьев черной смородины, --
вот чем причащались монахи тысячу лет назад...
На столе появилось шампанское, его охлаждали специально
для нас, ибо, как неходкий товар, постоянно в холодльнике не
держали.
-- Итак, -- Юлий поднял бокал, взявшись двумя пальцами за
длинную тонкую ножку, -- добро пожаловать в наш кошачий город!
Он успел своими речами внушить нам почтительное отношение
к винам, и все пили шампанское медленными маленькими глотками,
словно участвуя в важном ритуале.
-- А что, действительно город кошачий?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59