тонкая, она,
казалось, должна просвечивать, суставы побелели и выпирали
наружу, и чудесный цвет кожи сменила восковая желтизна.
-- Отчего ты так странно смотришь? Поцелуй меня!.. Она не
войдет, не бойся.
Я тихо поцеловал ее в лоб, и гладил по голове, надеясь,
что она успокоится, но ее возбуждение нарастало. Она с
неожиданной силой потянула мою руку под одеяло и положила
ладонью себе на грудь.
Мне удалось не вскрикнуть и не выдернуть руку. Ладонь моя
ощутила лишь выступающие ребра и лихорадочное биение сердца,
которое трепыхалось, будто прямо в руке. Еще месяц назад я
видел ее на городском пляже, и когда она куда-нибудь шла -- а
купальники ее были предельно открытые, состоящие в основном из
тесемочек, -- мужские головы, как ромашки за солнцем,
поворачивались за ней, и многие из них, надо думать, томились
от желания потрогать ее упругую грудь, почти целиком
выставленную для всеобщего обозрения. А сейчас под моими
пальцами выступали только лезвия ребер.
Ее взгляд, нетепеливый и ждущий, и полуоткрытые губы снова
звали меня, но теперь от этого становилось жутко -- отчетливо,
как только что сказанные, я слышал ее слова: "...такие губы до
самой смерти... и даже в день похорон" -- казалось, сама смерть
приглашает меня в объятия.
Она расстегнула пуговицу моей рубашки и, просунув под нее
руку, гладила меня сухой горячей ладонью. Я же ежился от ее
прикосновений, мне мерещилось, в этой руке уже нет жизни, и
ласкает меня мертвец.
Я почувствовал вдруг к ней ненависть, первобытную дремучую
ненависть, отзвук дальнего страха перед мертвыми, и прекрасно
зная биологическую природу этого чувства, тем не менее
справился с ним не сразу.
Пора уходить, думал я, не решаясь убрать ее руку, но тут
явилась дежурная и пропела с фальшиво-бодрыми нотками:
-- Температурку измерим, укольчик сделаем!
Лена бросила на нее взгляд, который человеку
впечатлительному испортил бы не одну ночь, в ее глазах, сверх
сухого температурного блеска, возникло сияние, нервное и
гипнотически-властное, не покидавшее ее до самого моего ухода.
Я поднялся, и Лена, цепко держа мои пальцы, шептала
что-то, из чего я мог разобрать лишь несколько слов:
-- плохо придется, плохо... увижу сама... на куски
разорвут... ты не бойся... тебя спасу, не бойся... -- у нее,
повидимому, начинался бред.
Когда я поцеловал ее в лоб, она пыталась удержать мою
руку, и говорить еще, но сестра с градусником ловко меня
оттеснила.
16
Крестовский встретил меня на крыльце отделения и провел в
кабинет, не в служебный, в домашний. По его деловитой резкости
я понял -- у него ко мне разговор, и наверное, важный, и он
почему-то спешит; и хотя я порядком был выбит из колеи визитом
в больницу, все же не решился просить об отсрочке.
В кабинете он жестом пригласил меня к письменному столу и
сел сам.
-- У вас не болит голова?.. Странно... -- он достал из
ящика пачку анальгина и сунул себе в рот таблетку, немного
подумал, встал и принес из столовой начатую бутылку коньяка.
Налив себе и мне, он, болезненно морщась, проглотил, наконец,
таблетку и запил ее коньяком.
-- Как вы нашли больную? -- он вытащил из кармана кителя
записную книжку, и теперь ее прелистывал, ища нужную страницу
-- оттого вопрос прозвучал безразлично, как бы из вежливости,
но я усвоил уже, что он ничего зря не спрашивает.
-- Ужасно, -- признался я откровенно, -- никак в себя не
приду.
Он это понял по своему и, оторвавшись от записной книжки,
налил рюмку снова.
-- Вам диагноз известен? Якобы вирусный грипп... только
они сами не знают... Ага, вот оно... -- он вырвал страничку из
книжки и протянул мне; видимо, это у него от юридического
факультета -- манера подкреплять слова в разговоре записочками
с какими-нибудь сведениями; значит, действительно, беседа
серьезная.
Записка мне показалась совершенно загадочной --
нацарапанный знакомым проволочным почерком список из шести
фамилий: Совин, стало быть Одуванчик, сам Крестовский, моя
фамилия, и еще три незнакомые -- две мужских и одна женская. У
каждой из них, исключая мою и Крестовского, стояли карандашные
птички.
-- Кто такая Юсупова?
Поглядев на меня с крайним недоумением, он спрятал книжку
в карман.
-- Вот, вот... люди науки... связался с женщиной и даже
фамилию узнать не удосужился!
-- Вы-то, конечно, спросили бы сперва документы! -- я
съязвил механически, по привычному ходу мыслей, и тотчас
пожалел об этом: слишком уж нервозно он выглядел, и от реплики
моей отмахнулся невеселой усмешкой.
-- Здесь шесть человек, все, кто были тогда на пустоши.
Учитель в больнице, и от ран его вылечили -- так он еще и
заболел. Представьте, та же болезнь: вроде бы грипп, но не
поддается лечению, не действуют ни инъекции, ничего. Правда, он
сам выкарабкивается, пошел на поправку -- то ли живучий, то ли
просто везет человеку... Юсупову вы видели, у нее практически
никаких шансов... Мой шофер, рядовой -- слег через неделю. Я
его -- в окружной госпиталь, потом диагноз запрашивал -- само
собой, вирусный грипп, состояние тяжелое... И наконец, сержант.
Отпросился на пару дней, к родственникам, свадиба там, что ли,
и вот его нет и нет -- тоже заболел, в госпиталь переправили.
Диагноз -- вирусный грипп... Остаются только двое -- вы да я...
У меня вот второй день голова болит, у них тоже болела... Я
отправил доклад начальству, и еще -- шифровку в Москву, есть у
меня там знакомые в одном специальном отделе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59