На обратном пути меня преследовал белый цвет -- белая
щебенка дороги и белая пыль за окнами, белый потолок автобуса и
белый чемодан в проходе между белыми креслами. В тот день мне
казалось, что именно глянцевитая белизна -- цвет тоски, цвет
потери, цвет неприкаянности.
В город я возвратился затемно. От жары и тряски в автобусе
я задремал, и снились странные сны, причудливо искаженные
обрывки событий минувшей недели. Без конца повторялись видения
душного вечера у Амалии Фердинандовны, колыхание огоньков
свечей иблеск глазури именинного пирога под ними. И по-детски
радостный взгляд Наталии, приоткрытые от восхищения перед этими
огоньками губы, и отражения свечек в ее глазах -- а потом
появилась белая кошка, и все стало портиться, портиться,
портиться. Она кружила около нас и лезла на колени к Наталии, и
терлась неотвязно о наши ноги, и сколько я ни гнал ее, ни
отшвыривал, каждый раз она возникала снова, и терлась, и юлила
в ногах, и вилась по змеиному, становясь все больше похожа на
уродливое белое пресмыкающееся. Кыш, кыш, оборотень!.. Кыш,
оборотень проклятый!.. Она продолжала виться в ногах, вырастала
в размерах и оттесняла меня от стола все дальше, глядя
просительно и с угрозой, а я чувствовал страх и ненависть к
ней, и наконец, в приступе ярости ударил ее изо всех сил ногой,
почувствовав страшную силу этого удара по тому, как провалилась
нога в мягкое и упругое тело чудовища, совсем уже потерявшего
кошачьи черты. Вот тебе, вот тебе, оборотень! Кыш, оборотень
проклятый!.. Я пытался ударить еще и все время попадал мимо, но
чудовище стало уменьшаться и, вертясь на земле, превратилось
опять в кошку, а я, все еще стараясь ее ударить, не мог
шевельнуть ногой, и от этих отчаянных усилий проснулся.
Автобус опустел и подъезжал к городу, и до самой станции я
не мог придти в себя от привидевшегося кошмара, от ощущуния
животной ярости и страха. И еще от того, что во сне удалось
ударить кошку-оборотня.
Когда я добрел до дома, в моей комнате горел свет, и Юлий,
оказавшийся тут как будто случайно, расставлял в буфете
бутылки. Вероятно, я выглядел диковато, и он заставил меня
выпить целый стакан чего-то крепкого, а после все подливал и
подливал в рюмку пахучую настойку.
Потом постучали в дверь, и Юлий, который что-то
рассказывал, асторожился и замолчал, встал от стола и,
беспокойно глядя на дверь, отошел с рюмкой к окну, и только
тогда громко сказал "войдите".
Вошла, вернее, вбежала Амалия Фердинандовна -- я впервые
видел ее растрепанной -- она приготовилась, видимо, спать и
была в халате, поверх которого накинула шали.
-- Извините меня, прошу вас, я не стала бы вас беспокоить,
но я видела, вы не спите! Боже, боже! В моем доме что-то
ужасное! Я весь вечер боялась быть дома, оттого что в нем
пусто, и это в первый раз после отъезда моего мужа мне страшно
в доме! Боже, боже! Бедная Китти! -- причитала она, и ничего
более связного мы от нее не добились.
Взяв с собою на всякий случай фонарь, мы перелезли через
низкий забор, разделяющий наши участки.
-- Вот здесь, вот сюда выскочила бедная Китти, -- Амалия
Фердинандовна всхлипнула, -- а ведь Китти всегда ходила
спокойно, но тут она прыгала, била лапами и потом упала! О,
боже! Я боюсь войти в мой дом! Какое счастье что вы не легли
спать!
Я пошарил лучом фонаря по земле перед домом, и радужное
пятно света, среди листьев тополя, втоптанных в землю, осветило
белую кошку, лежащую на боку с откинутой к спине головой.
-- Вы не успели заметить, откуда выскочила ваша Китти? --
осведомился Юлий, выждав паузу между всхлипываниями. Он
осторожно потрогал кошку носком ботинка -- она была бесспорно
дохлой.
-- Я не успела заметить! Разве могла я знать! -- ее одолел
новый приступ рыданий. -- Кажется, вот отсюда! -- она показала
на дырку в ступенях крыльца.
Когда мы садовой лопатой отдирали истертые каблуками
ступени, с режущим ухо скрипов выдергивая ржавые гвозди, мне
казалось, внизу под щелями, в луче фонаря медленно шевелится
нечто лоснящееся и мерзкое. Но вскрыв крыльцо, мы под ним
ничего не нашли, кроме запаха плесени и, в задней дощатой
стенке, нескольких черных дыр, к исследованию которых охоты у
нас не было.
Дрожащую и всхлипывающую Амалию Фердинандовну мы увели к
себе и, уговорив выпить рюмку крепкой настойки, уложили спать в
мезонине нашего дома.
Юлий ушел, а я еще долго слонялся по комнате, прикуривая
сигарету от сигареты, пока память не отказалась восстанавливать
вновь и вновь события и разговоры этой недели, ставшей
счастливым, но уже далеким прошлым. Тогда я решился сечь и
мгновенно, как в обморок, провалился в мертвецкий сон.
На другой день, по указаниям Амалии Фердинандовны, мы
выкопали ямку у забора в тени и захоронили в ней частично
съеденные муравьями останки Китти. А мне не давало покоя
навязчивое видение -- овальное радужное пятно света и лежащая в
нем, конвульсивно вытянув лапы, дохлая белая кошка. Эта картина
в мыслях упорно связывалась со вчерашним сном, вызывая
подсознательное чувство вины, хотя я понимал, что все это --
лишь случайное совпадение.
Я не стал рассказывать Юлию о своем сне, ибо этот случай и
так произвел на него неприятное впечатление. Он стал, перед
тем, как лечь спать, запирать двери, и вообще, по вечерам
выглядел нервозно и настороженно. За два дня после отъезда
Наталии он получил и отправил несколько телеграмм, и в
заключительной из них значилось, что съемки откладываются на
месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59