В ресторане, на втором этаже безобразного бетонного куба,
каким-то троительным чудом оказалось прохладно. Понятно, что
Вронского тут знали все, от директора до швейцара. Его энергия
была неистощимой: не успели мы заказать обед, как он потащил
меня в бар, знакомиться с барменшей. Она показалась мне очень
красивой, длинная черная коса и провинциально-добродетельный
вид плохо вязались с ее званием. Вокруг нее громоздились
бутылки, она же читала книжку, вертя в руке штопор, которым
довольно лихо при нас перелистнула страницу.
-- Елена, познакомьтесь пожалуйста, -- Вронский осыпал ее
целым ворохом галантных улыбок, но ответная улыбка при этом
была достаточно сдержанной, так что она, надо думать, знала
цену своим улыбкам, -- это Константин, профессор из Ленинграда!
-- Лена, -- назвалась она, соблюдая собственный ритуал
знакомства, и протянула мне руку через высокую стойку.
-- Очень приятно, -- сказал я, -- только я не профессор.
-- У себя он называется научным сотрудником, -- пояснил
Вронский, -- но для простых людей, вроде нас с вами, это одно и
то же. Он изучает море и знает все, что о нем можно знать.
Она посмотрела на меня чуть внимательнее, в ее взгляде мне
почудилась настороженность:
-- Какая у вас... неспокойная профессия.
-- Юлий Николаич! -- донесся из зала низкий голос
официантки. -- Идите, а то остынет!
Болтая о всякой всячине, мы успели приняться уже за вторую
бутылку рислинга, когда Юлий оставил вдруг свой фужер. На лице
его изобразилось радушие, и правая рука, приготовленная к
рукопожатию с кем-то, мне не видимым, поднялась к плечу, и
внезапно он стал похож на разбитного телевизионного
комментатора:
-- Рад приветствовать хранителя города!
За моей спиной приближались тяжелые шаги, и голос, тоже
тяжелый и чуть хрипловатый, ответил:
-- Здравствуй, Юлий.
Шаги подошли вплотную, и теперь их источник был в поле
моего зрения. Он сел рядом с Вронским, напротив меня, и судя по
тому, с какой тщательностью обходил стол, был уже порядком
пьян. На нем был темносерый пиджак и белая накрахмаленная
рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. Глаза,
серовато-голубые, безразлично смотрели в разные стороны;
подбородок, граненый и резко очерченный, жил самостоятельной
жизнью, он шевелился все время, иногда на секунду задерживаясь,
не то осматривая, не то ощупывая что-нибудь. Казалось, его
глаза с подбородком составляют особый рассматривающий механизм,
он сейчас неналажен и пьян, но в другое время, наверное,
ощущение не из приятных -- быть объектом его изучения.
-- Майор Владислав Крестовский! -- церемонно произнес
Юлий.
Майор специальным усилием навел на меня глаза, взгляд был
мутноват и нетверд.
-- Здравствуйте, профессор, -- подбородок его тем временем
успел проследить за скользнувшей мимо официанткой.
-- Я не профессор, -- сказал я вяло.
Глаза его на мгновение разбежались по сторонам и тотчас
вернулись на место, их взгляд стал ясней и тверже, как будто
там, в механизме, что-то подрегулировали. Он сунул руку в
карман и вытащил сложенную газету, беловатым массивным ногтем
подчеркнул нужное место, прорвав при этом бумагу, и протянул
газету мне.
Подчеркнут был заголовок "Содружество кино и науки".
"Как сообщалось, наш город скоро станет съемочной
площадкой нового фильма об ученых-исследователях морских
глубин. Неделю назад... автор сценария Ю.Вронский... сегодня...
научный консультант фильма профессор К.Козловский...
руководить... наблюдать..."
-- Теперь вас можно называть "пан профессор"?
-- Ни в коем случае! Ведь вам не понравится, если я буду
вас величать полицмейстером?.. К примеру.
-- Отчего же, пан профессор? Вы меня -- полицмейстером, а
я вас -- профессором... -- у него закружилась, видимо, голова,
он откинулся в кресле и закрыл глаза, -- безобиднейшая игра...
пан профессор... -- пробормотал он с трудом, -- а всем
другим... запретим... слышишь, Юлий?
Через минуту он выпрямился и поманил пальцем первую
попавшуюся официантку, длинноногую девицу в весьма короткой
юбке и с фиолетовым маникюром.
-- Фу, какой стыд, Лариса! Чем ты поишь столичных
гостей?.. Водки, и очень холодной! -- от его пьяной угрюмости
ничего не осталось, и в речи была лишь начальственная
непринужденность.
Спустя тридцать пять секунд, как одобрительно объявил
девице майор, на столе стояла запотевшая бутылка.
-- Ваше здоровье, пан профессор! -- он тут же опять налил
рюмки, и последовал тост за здоровье Юлия, а затем и самого
майора. Это было невероятно, но от водки он трезвел на глазах и
сделался вскоре весел и оживлен в разговоре.
-- Кстати, профессор, вы рано отложили газету: тут еще
кое-что любопытное... Вот, извольте... Хотя, я лучше прочту,
все подряд слишком длинно... вот! Юные следопыты... в
окресностях города... памятник животному кошачьей породы...
обратились к старейшему жителю нашего города, -- не прерывая
чтения, он бросил на меня короткий взгляд, совершенно трезвый и
точный, как щелчок фотографического затвора, -- и вот что
рассказал детям почтенный старец... Давно, давно это было, мы
воевали, и был страшный голод, а мы не сдавались... нет, не
сдавались... Потом к нам прибило шхуну без парусов и без мачт,
и все трюмы были полны продовольствием... да, до самого
верха... И тут из продуктов, прямо из кучи выпрыгнул большой
кот с колбасой в зубах, он ее растерзал, упал и забился в
судорогах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59