.. железный.
— Может, не железо, а медь или цинк?
— Ну-к, все одно, железо аль цинк...
Никита, недоумевая, разводил руками, чувствуя, как он будто куда-то проваливается вместе с полом.
Выйдя на улицу, потный, с обнаженной головой, Никита ухватился за столбик, отдышался. Потом нахлобучил на себя телячью шапку ухом наперед и побрел по-бугристой, казавшейся теперь слишком узкой, твердой дороге. Дома выпил кружку первача, пахнувшего дегтем, и, не раздеваясь, бухнулся у порога на лавку вниз лицом.
— Ужели обвиняют? — ужаснулась Анисья. Никита не проронил ни слова. Назавтра он уехал в
лес. Всю дорогу Никита не вылезал из саней, лежал как мертвец. Живой мертвец. В душе он проклинал и братана Башлыкова, и тот день, когда он поддался уговорам беса и взял грех на душу. Проклинал все на свете, и в каком-то немом исступлении хватал себя за грудь, тряс, словно стараясь освободиться от гнетущей тоски, вырвать ее из груди. Но облегчение не приходило.
Приехав на лесопункт, Никита молча забился в самый дальний угол деревянного холодного барака, а утром, стараясь не встречаться с людьми, раньше всех ушел на делянку и до позднего вечера, не отдыхая, рубил лее.
Через месяц на красной доске появилось новое имя ударника-лесоруба. Это был Никита Суслонов. Его торжественно поздравило начальство лесопункта и предло-
жило, как лучшему лесорубу, переселиться в отдельную комнату, но тот неожиданно отказался: не заслужил, дескать. Многие, конечно, удивились: Никите условия создают, как-никак передовой человек по всему лесопункту,-а он не хочет воспользоваться. Одним словом, чудак мужик.
Допрашивали и фельдшера Иону Башлыкова. Но что он мог показать следователю? На собрании он не был. Известно, всякое лекарство для организма яд; к счастью, Медуницу он никогда не лечил и не прописывал ему ни порошков, ни прочих лекарств. Что же касается мышьяка, то у него на медпункте каждый грамм на учете—пожалуйста, взвесьте и проверьте по журналу выдачу рецептов. Да и как этот мышьяк мог попасть в русаковский дом? Русановы люди здоровые и на медпункт ни разу не обращались. Тут дело в другом — в недоброкачественном продукте, в ядовитых грибках, кои, возможно, могут быть и в квасу. Мог же квас, как скоропортящийся напиток, дать реакцию на медь, то есть на-медный ковш.
—Значит, вся суть вопроса в медном ковше, дорогие товарищи следователи, — заканчивая свое длинное витиеватое пояснение, говорил Иона и поднимал в потолок тусклые, испуганные глаза. — Что ни говорите, а каждый продукт есть суть разложения самого в себе...
Вскоре в Огоньково приехала целая комиссия. И' снова допросы, дознания.
— Квасом-то из ковша вы поили? — спрашивал: Александру следователь.
— Да, я...
— И бумажку, в которую был завернут яд, у вас за. кадкой нашли?
— Да, у нас...
— А скажите, не выступали ли вы тогда на собрании против Медуницы?
Кузьмовна молчала. Следователь снова повторил вопрос.
— Нет. Я не выступала против. Я только говорила, что лучше объединиться одной деревне... отдельно ог других.
— Значит, говорили об этом? — Да, говорили...
И вдруг по деревне пополз паскудной собачонкой слушок: не кто иной, как Кузьмовна отравила селькора.
На другой день Кузьмовну вызвали в Теплые Горы. Вечером она домой не вернулась.
Пионерский отряд в школе стали называть отрядом имени Ефима Медуницы.
Оказывается, — о чем ребята раньше и не знали, и теперь не мало удивились, — Ефим Медуница девять лет назад учился в здешней школе. Пионеры даже разыскали в архиве классный журнал, в котором за 1914 год против фамилии Пояркова стояли круглые пятерки, кроме одной — по божьему закону была тройка. И еще ребята узнали, что Ефим Медуница в 1918 году вступил в комсомол и ушел добровольцем драться с Колчаком, И в одном бою под Омутной был тяжело ранен.
Так один факт за другим пионеры заносили в свой дневник и пополняли биографию погибшего селькора. Сейчас Ефим Медуница для ребят был не только соснов-ский житель, селькор-земляк, — это был смелый, отважный герой гражданской войны. И не одни пионеры — вся школа гордилась, что пионерский отряд носил такое славное имя.
...Сын школьной сторожихи Федька Сорока, высокий белобрысый подросток, как-то сказал в классе, что Яшке Русановскому не место в пионерском отряде. Ведь Ефима-то Медуницу отравили у них в доме. Яшка не пытался возражать, он покраснел, опустил глаза. Но не все поддержали Сороку. За Яшку заступился Коська Рассохин. Растолкав столпившихся ребят, он поднес стиснутый кулак к Федькиному носу:
— А этого не хочешь?
Но Федька Сорока тоже был не из робких, он толкнул Коську в плечо. Тот дал сдачу. Началась потасовка. И кто знает, чем бы все это кончилось, если бы в класс не вошла Лидия Антоновна. Учительница взглянула на Федьку, сидевшего верхом на Коське Рассохине и молотившего по его спине кулаками:
...Это тебе за селькора!
...Это за Ефима Игнатьича!
...Это за Медуницу!
— Что это такое? — строго спросила Лидия Антоновна.
Ребята молчали.
— Что это значит? — повторила учительница.
И тут выступила худенькая девочка с двумя рыженькими косичками:
— Федька говорит, что надо исключить Яшку из отряда, а мы против.
— Яшка не виноват! — крикнул, поднявшись с полу, Коська, — у него отец командиром был. Красным командиром.
— А мать?
— Сын за мать не ответчик.
— Неправда! Пионер должен отвечать! — раздался чей-то голос, и все удивленно взглянули на Еленку. — Если он знал, не должен молчать!
— Так ведь он не знал ничего. Ведь верно, Яшка? — тиская его за руку, говорил Коська Рассохин. — Он не знал, Лидия Антоновна.
Учительница молча выслушала ребят, словно стараясь взвесить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110