Каждому отряду было дано задание, определено место операции, назначено время. Партизанам выдали толовые шашки, бикфордовы шнуры, саперные спички, патроны, гранаты.
До железнодорожной линии было неблизко, приходилось идти стороной, болотом. В предрассветных сумерках показалась длинная железнодорожная насыпь, она была приподнята и, казалось, сторожила болото, с чавкавшим под ногами мхом. Партизаны незаметно рассы-пались вдоль полотна, залегли в кусты, в канавки, в некошеную чахлую траву.. Командир отряда Колька Бадунь, оглядывая свой участок, решил немедленно овладеть железнодорожной будкой, которая была на другой стороне насыпи — убрать охрану и сразу же приступить к установке толовых шашек. В стороне, справа, послышались паровозные гудки, стук колес, и вскоре на горизонте развернулся, как гусеница, железнодорожный состав.
— Эх бы, под колеса шоколадку, и ваших нет,—прошептал Яков.
— Рановато, — ответил Колька.. — Спугнуть можем.
— Да и паровоз-то с востока — одних калек тащит, — добавила Рита. — Надо с другой стороны ждать.
— Все равно без сигнала нельзя... Операция по минутам рассчитана. Вначале за будочку возьмемся.
— Разрешите мне...
Яков все еще считал себя в долгу перед другими и каждый раз напрашивался выполнять задание первым, — это заметил не только командир отряда, но и Рита. И сейчас ей почему-то захотелось выполнить поручение вместе с ним.
— Ну, что же, браток, давай попробуем, — согласился Колька. — Видишь будочку? Ну вот, пробраться надо... И тихо-мирно часового прикокнуть... Понимаешь, только без шума, тихо-мирно.
— Есть тихо-мирно! — ответил Яков и на прощанье сжал Ритину руку.
— Возьми на всякий случай еще кого-нибудь, — посоветовал Бадунь, — может, там не один часовой окажется.
— Разрешите, я пойду, — попросила Рита.
— Валяйте, ни пуха, ни пера! Только смотри, ребята, тихо-мирно... и через полотно чтобы ящерицей.
— Есть ящерицей!
Две тени скользнули по белесому откосу насыпи. Яков высунул голову, оглянулся — ни души. В стороне чернела будка с единственным, светившимся в темноте, как красный глазок, окошечком, да глухо гудели рельсы под колесами уходившего поезда.
Сжимая в руках автомат, пригибаясь, Яков бросился к железнодорожной будке. Вдруг будка распахнулась,, и в дверях показался немецкий солдат. Яков выстрелил, и солдат рухнулся на землю, распластав руки. На выстрел из будки выскочили еще двое, и Яков снова выстрелил. В этот момент словно кто-то ударил в плечо тяжелым молотком, и Яков, стиснув зубы, ткнулся на землю. Рита выстрелила в немца и, убедившись, что больше никого в будке не осталось, бросилась на помощь Якову. Перевязав его, она приподнялась и увидела: с противоположной стороны от леса отделились какие-то. люди и стали приближаться.
«Немцы... не справимся», — подумала она; Яков, словно поняв ее мысли, прошептал:
— Только бы выиграть время... Скоро начнут наши. Но немцы были уже близко, вот они спустились в лощину, пересекли ее...
— Подпустить поближе, поближе, — шептал Яков и сжимал дрожащей окровавленной рукой автомат.
Немцы поднялись на холмик. Впереди бежал низенький офицер, поблескивая очками и размахивая пистолетом, за ним цепочкой растянулись человек двадцать.
«Только бы выиграть время», — снова подумал Яков; и вдруг крикнул:
— Ого-о-нь!
Первая очередь подкосила нескольких солдат, а очкастый офицер, словно завороженный, все еще бежал с поднятым в небо пистолетом, не обращая внимания на то, что позади его падали солдаты. Вдруг он схватился за грудь, качнулся в сторону и упал навзничь. Остальные смешались, залегли. Через минуту-две опять поднялись, но новая очередь из автомата снова прижала их к земле.
Вдруг Яков охнул, как-то сразу обмяк и уронил на автомат голову.
Очнулся он от сильного грома, словно взорвалась сама земля, и огромные черные столбы встали в полнеба.
— Наши? — чуть слышно спросил Яков.
— Наши, наши! — почти крикнула Рита, и новый взрыв, совсем рядом, оглушил их; в небо взлетели кучи земли, куски развороченных шпал и тяжелым градом опустились на землю.
И вдруг немцы закричали на своем языке: «Окруженье, окруженье!» и повернули обратно, оставив на холмике, за который они так жадно цеплялись, убитых солдат и того очкастого офицерика, который еще совсем недавно бежал с поднятым в небо пистолетом.
А взрывы нескончаемой волной перекидывались с одного места на другое, уходили вдоль железнодорожного полотна на запад — в это утро на десятки километров дорога была в руках бугских партизан.
В партизанский госпиталь Якову Русанову попасть не удалось — было слишком далеко, к тому же противник предпринял против партизан контрнаступление и, овладев несколькими населенными пунктами, перерезал главную дорогу. Якова на некоторое время поместили в санитарную палатку, которая находилась тут же, при штабе отряда. На топчанах, сколоченных наспех из досок, лежали раненые; у одного худощавого, с красными воспаленными глазами, парня, видимо, уже начиналась гангрена левой ноги, и он, бледный, с перекошенным от нестерпимой боли лицом, просил фельдшера:
— Богом молю, отпили ее.
— Что я сделаю, Проша, ножовкой-то? — ответил фельдшер, тучный и неповоротливый, и склонился над парнем с распухшей ногой.
— Потерпи, милок, через день-другой очистят — переправим...
— На тот свет? — парень закрыл глаза, с минуту полежал тихо, не шевелясь, потом поднял руку и, вцепившись в заросшую рыжеватой щетиной щеку, с остервенением заскреб ее, словно этим хотел унять нестерпимую боль в ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110