«Зачем ты хочешь встать на моем пути? Ведь ты женщина... должна же, наконец, понять, что Виктор мой, что это не только скреплено нашей любовью, но и будущим ребенком», — упрекала ее Елена, тщетно силясь уловить мысль выступавшего Шаталина. «Да, да, он говорит о помощи фронту, о том, какие трудности стоят перед районом», — и снова перед ней ее полное лицо с пышной копной каштановых волос, — издали лицо кажется даже красивым; вот она склонилась к розовощекому Лы-сакову, что-то сказала ему, улыбнулась.
«Васса, милая, зачем ты встреваешь в мою жизнь? Зачем?»
Не дождавшись конца собрания, Елена выехала домой. Она торопила коня, словно хотела оставить позади себя гнетущие ее мысли, но они неотступно следовали за ней, сжимали сердце. Тишина вечернего леса дополняла тоску. Темные тени от деревьев перечеркивали дорогу, она казалась непривычно полосатой. И лошадь становилась тоже полосатой, как зебра, светлые пятна сменялись черными. Где-то, совсем рядом, ухнула какая-то птица, должно быть филин; от неожиданности лошадь бросилась в сторону и, зацепив за пень, стала. Елене пришлось своими силами слегка приподнять телегу. Миновал лес. На спуске сухой песок, удивительна выжелтенный луной, сонно шуршал под коле^ сами. И вот телега нырнула будто в проулок — с одной-стороны рожь, и с другой — тоже рожь, и проулок между ними казался узеньким, а дальше родное Огоньково, из-за белеющей хребтины ржи виднеются одни крыши.
Дома Елену ожидало письмо. Елена по треугольничку узнала — это от Виктора Ильича, и с тревогой развернула его.
«Дорогая моя Лена!
Как ты живешь-поживаешь? Что новенького в Огонь-кове и Теплых Горах? Последнее письмо от тебя я получил во время колхозного собрания. Собрание здесь проводим прямо под открытым небом, потому что ни домов,. ни деревни — ничего нет, все сожжено. И скота тоже нет. Есть земля и люди. Люди прекрасные здесь, после фашистского «царства» горой стоят за Советскую власть-
Немец хотя и откатился от нас, но все еще целится. Но ты не беспокойся — теперь наши не отступят. Лена, почему ты мало пишешь о себе, о самочувствии, о здоровье? Когда ты уезжаешь в родильный дом? Не задерживайся, прошу тебя. Ты спрашиваешь: как назвать малыша, я согласен с тобой — если родится сын, так и будь, назовем Яковом, а дочь — Надей. Извини, что пишу мало-совсем времени нет. Обо мне не беспокойся — как видишь, жив, здоров, бодр».
Елена вздохнула и, скрывая улыбку, села на лавку.
— Что пишет-то, Ленушка? — затаив дыхание, спросила озабоченная Кузьмовна. — Все ли ладно?
— Все хорошо, маменька.
— Ну, вот и слава богу.
Елена пододвинулась к лампе и снова прочитала письмо, и опять улыбнулась: «Жив, здоров, бодр. Целую тебя много, много раз. До скорого свидания..Твой Виктор».
«Мой Виктор».
Ложась спать. Елена положила письмо под подушку: «Может, увижу,Виктора во сне?» Подумала и удивилась:, «Дурочка, каждой примете верить, стала, суеверная, что ли, я?»
Утром Елена почувствовала себя плохо, появились боли в животе, пояснице.
«Уж не началось ли? — с тревогой подумала она и испуганными глазами посмотрела на свекровь. — Как будто рановато, не по времени».
— Всяко бывает, милая. Только ты не волнуйся, все обойдется, все хорошо будет, — успокаивала Кузьмовна.
Алешка запряг лошадь, Кузьмовна усадила сноху в тарантас и, не доверяя никому, сама повезла ее в больницу.
— Подняла что-нибудь, голубушка. Тяжесть какую, аль упала может?
«И не поднимала ничего и, кажется, не падала», — лежа на кровати, думала Елена, вспоминая прошедшие дни.
— И от расстройства еще бывает, — не унималась пожилая соседка по палате. — А больше, говорю, от тяжестев. Подняла, а он и сорвался, миленький. Ему бы лежать да лежать еще, а тут на-вот... И не заметишь другой раз...
Почти двое суток мучилась Елена. И когда под утро врач поздравила роженицу с наследником, Елена ослабевшим голосом спросила:
— Живой ли?
— Живой! Да какой чудесный мальчик.
— Мальчик?.. — обрадовалась Елена. Днем она услышала в приемной разговор.
— И нельзя, гражданочка, нельзя.
— Почему нельзя? Я из райкома.
— Все равно, товарищ, нельзя. Опросите заведующую.
Все смолкло, должно быть, «товарищ из райкома» пошла к заведующей. К кому это так рвется?
Минут через пять в дверях показались врач и Васса. Она ли? Она — Васса Дударь, в белом халате, в руках большой букет ярко-красных цветов.
— Прошу вас недолго.
— Хорошо, — ответила Васса и подошла к Елене.— Ну как, мамаша, чувствуем? — спросила она и, поставив на столик цветы, присела. — Это от меня вам, а это, — она достала из кулька два круглых ярко-желтых апельсина, — это от ермаковской бабушки, она здесь. Тоже навестить пришла. Поздравляет. Спрашивает, подавать ли телеграмму Виктору Ильичу...
Елена с благодарностью дотронулась до руки Вассы.
— Спасибо вам.
— Чувствуете-то как?
— Теперь лучше. А Виктору пусть мамаша сообщит, сын родился. Не доходила ведь... Об этом не надо. Хорошо, мол, все. Назаровна-то говорит — весь в отца. И глаза щурятся, и носик...
— ...Пуговкой? Такой же, как у Виктора Ильича... Ну, что же, не буду утомлять тебя. Говори, что принести? Газет, может, послать? Журналов? Все же, е внешним-то миром не теряй связь.
Васса взяла руку Елены в свои мягкие, пухлые ладони и потрясла.
— Поправляйтесь, на днях зайду.
«А я-то считала, Васса поперек дороги мне встала,— думала Елена. — А она... Она, милая, первой пришла. И
о Викторе так: мужу-то, говорит, твоему что сообщить?»
Елена попросила соседку поставить букет поближе на стул — от него приятно запахло лугами.
«Кто же это собрал? Ужели сама Васса? Или, может, кто другой», — разглядывая со вкусом подобранные цветы, думала Елена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110