— Ай-яй-яй, Гаврил Семеныч... Марьюшка, скорей сюда! Надо же сообразить такое! — смеялся довольный сюрпризом Лысаков.
Наконец, появилась Марьюшка. Хозяйка дома отличалась от рыхлого, грузного мужа тем, что она была тощей и плоской, как доска. Она проворно схватила гуся и затараторила:
— Входите, Гаврил Семенович! Какой вы памятливый. Я ведь просто так, только упомянула, что хотелось бы, а вы уж готово... Ах, какой замечательный гусено-чек! Сейчас у меня вроде как новая ферма... Нынче с продуктами туговато приходится, вот я и выручаю муженька. Везде сама. Ты бы, Гаврил Семенович, еще мне где-нибудь пшенички посеял. Хотя бы соток десять — осенью пирогами угощу.
— Какой разговор. Марья Сидоровна. Хоть полгектара засею — земли хватит.
— Вот видишь, Степан. А ты все боишься: нельзя да нельзя. Кто там в лесу узнает. Да приглашай же, Степа! Входите, Гаврил Семенович, не стесняйтесь...
Войдя в комнату, гость достойно поклонился, сел. А хозяин, похаживая, поглядывал на него из-под рыжих бровей немигающими глазами и сладко говорил:
— Вот спасибо, Гаврил Семенович. Спасибо, что заглянул. — И жене: — Милочка, ну-ка, сообрази нам что-нибудь... — И опять к гостю: — У нас, знаешь, разделе-
ние труда. Я по своему руководству, а она — по своему хозяйству. Я уж не вмешиваюсь...
— Д-да, — неопределенно произнес гость, думая о другом. — Давненько, Степан Михайлович, не заглядываешь к нам.
— Дела, дорогой, дела. Только соберусь в колхоз, смотрю — опять бумаги пришли, опять читать, подшивать. Вот так и кручусь от почты до почты — бумагу получил, бумагу отослал.
— Это верно,— согласился Залесов.— Бумагами нас не забываете. А у меня другой порядок. Бумаги — счетоводу, а я больше на колесах, по практической части,
Лысаков, ссылаясь на болезнь, редко выезжал в колхозы, но зато любил посидеть с председателями в своем просторном кабинете; иногда он приглашал их и к себе домой. И сейчас, угощая Залесова, он расспрашивал о хозяйстве, о посевах, о видах на урожай. Захмелев, Лысаков оживленно говорил:
— Сейчас, Гаврила Семенович, в планировке вся сила. А вот меня Ермаков обвиняет. Не поднимаем, дескать, целины, занижаем посев льна. А со льном мало ли волынки бывает? Какое тут местничество, скажи пожалуйста? Согласен, я здешний, доморощенный человек. Но зато район знаю, как свои пальцы, и стою за него головой. Высунься теперь вперед, как область заметит твою прыть, способности... Смотришь телеграмма, сверхплановое задание тебе. Так ведь и район можно-подвалить. Нынче критику мне Ермаков дал, говорит, МТС комплексной обработкой в колхозах не занимается... культивации мало, рядового сева. Дело тут еще не в комплексе, отвечаю я. Трактористы не особо одобряют, потому с прицепами у нас беспорядок. Нужно подумать, за счет чего планчик выполнить... И посоветовал я за счет весновспашки, мягкой пахоты. На сто процентов вытянем... План все равно, что вожжи у ездового. Куда потянешь, туда и въедешь.
— Ну и голова у тебя, Степан Михайлович. Тебе бы. в области сидеть,— заметил Залесов.— А ты скажи мне,. как быть с овцефермой моей? Глистная инвазия развелась, черт ее возьми. Гибнут овечки. На сто тридцать процентов план был, а теперь вниз покатился.
Лысаков, распахнув пижаму, потянулся за грибком, ответил:
— Оставь заявление — выбракуем. А вместо них молодняк подбери. Хоть у меня полдюжины ягнят купи. Чистокровные опаринские. Тебе-то не все ли равно: для плана лишь бы счет был.
Предложение понравилось Залесову. Он поднялся из-за стола, сделал несколько шагов, но почувствовал, что нетвердо держится на ногах, сел:
— По рукам, значит! У меня душа нараспашку. Люблю так... знаешь мой характер...
Лысаков хорошо знал его характер и нетерпеливо поморщился. Но Залесов не заметил этого и хвалился все больше и больше. И только в конце беседы он вспомнил о цели своего приезда — заручиться бумагой, чтоб провели из Огонькова электричество и в Заборье.
— Не спорю, ошибся малость, — растопырив пальцы, говорил Залесов,—но кто не ошибается? Ошибся — исправь. Вот и прошу, поддержи меня, Степан Михайлович! За мной не пропадет!
Степан Михайлович уставил немигающие глаза в потолок, словно заметил там что-то, имеющее отношение к делу, о котором говорил гость, и спросил, обращался ли Залесов в райком. Степан Михайлович любил, когда ему делали приятное, но не очень любил делать приятное для других без пользы для себя. В длинной речи Залесова он обратил внимание лишь на одну фразу. «За мной не пропадет».
Однако и Залесов был не лыком шит. Ни мало не затрудняясь, он ответил на заданный вопрос утвердительно, хотя и не думал пока о визите в упомянутые Лыса-ковым инстанции. Для Залесова нужной инстанцией был он, Лысаков.
— Думаю, что не возразят. Ты только Русановой директиву спусти. И покрепче — заковыристая баба. Предлагаю, мол, без лишних пререканий подключить Залесова...
Услышав имя Русановой, заведующий райзо еще пристальнее уставился в потолок. Уж он-то лучше других знает, какая она «заковыристая баба», и не имеет желания связываться с ней.
Потирая пухлой ладонью голову, Лысаков посоветовал:
— Ты поговори лучше сам. Потом участников стройки придется спрашивать... Дело тут, видишь, какое.
— Унижаться, Степан Михайлович? Ты знаешь мой характер. Ну, как я стану унижаться? Скажут, где твоя Синявка? А тебе ведь только черкнуть Русановой. Ведь смотри, что получается: приехал я вчера к ним, нашел ее и говорю об этом. Федюня Вешкин было засмеялся, а она молчит. Вижу, тон выдержать хочет: мол, пусть походит Гаврила вокруг меня. А она ведь не солнце, чтобы мне вокруг ее крутиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110