минута-другая, и вдруг непривычно томительная, короткая тишина оборвалась, над самой головой разорвался гром и покатился к болоту, жалобно подвывая. Упали крупные, как горошины, капли, — пошли редко-редко, казалось, нащупывая что-то на земле; и вдруг разом сыпнул, как из ведра, ливень. Словно подгоняя дождь, снова ударил гром, расколол тучу, будто ударами кузнечных молотов прошелся по кровельному железу, и стих. Еленка перебегала от одного дерева к другому, но дождь, не переставая, везде доставал ее. Казалось, он злился, — то шел отвесно, поливая черневшие кроны деревьев, то бил сбоку, то, завихривая, хлестал по корневищам сосен и по голым Еленкиным ногам. А гром, не унимаясь, все еще подвывал где-то за Шолгой злющей, ворчливой дворняжкой.
Прошло полчаса, и из глубины черневшего леса, с дороги послышался стук колес.
— Да ведь это наша Еленка, — присматриваясь к белой как привидение, девочке, сказал подъехавший Андрей Петрович и передал Кузьмовне вожжи, Он слез с телеги и подошел к Еленке. — Ты заблудилась? — трогая ее мокрые, спутанные волосы, спросил он. Под-
бежала и Кузьмовна. И вдруг поняв все, она заботливо набросила на девочку свою толстую теплую шаль и, взяв ее за руку, повела к телеге.
В доме Суслоновых пошли нелады.
Никита был главой дома и, как хороший наездник, крепко держал в своих руках большую разнородную семью.
При Никите жена и дети не только не могли возразить ему, но даже не имели права первыми окунуть своя ложки в блюдо, а кто пытался — получал тотчас по заслугам и надолго терял охоту повторять это. Теперь Ти-моня считал, что по старшинству он должен заменить ог-ца и все остальные обязаны беспрекословно выполнять его распоряжения.
Но получилось совсем иначе. Тихая и молчаливая мать, обычно хоронившая свое робкое несогласие с мужем, неожиданно заступилась за меньшую дочь. За мать встала крестна Катя. Женщин решительно поддержал и Серега, средний сын Суслоновых. Только старшая дочь, слабохарактерная Лизавета да сноха Грашка не ввязывались пока в споры, ждали, чем все это кончится, и с каким-то особым бабьим любопытством приглядывались к семейному раздору.
Анисья вначале думала: может со временем все « стихнет, все войдет в спокойные берега. Но день ото дня в доме становилось теснее. Теперь уже не только спорили между собой братья и сестры, но не утерпела и большеглазая Грашка. Подобно верховому ветру, она сильнее начала раздувать пожар, охвативший суслоновский дом. Утром она выбегала на крыльцо и вдогонку кричала деверю Сереге:
— Ишь, натянул галифе да чуб насалил — и в по-требилку. Ходит, злыдень, подсолнушки почикивает. А мы с Тимоней горб гни. На кого горб гнем — у нас не семеро по лавке?
Братом был недоволен и Тимоня. Вначале он думал: пусть Серега служит в кредитном товариществе — чистовые денежки в хозяйстве пригодятся. Но «чистовые денежки» не появлялись. Вместо них Серега приносил
книжки и газеты. Это еще больше раздражало Тимоню, и он ночью шептал жене:
— Отдельное гнездо придется вить.
Перед весенней пахотой Тимоня отделился, взял новый необжитый дом, молотилку, двух коров и по жребию вытянул Цинбала. Кузница осталась в общем пользовании.
Осенью он собрал хороший урожай и не раз ездил с хлебом в Великий Устюг. Отделал дом, обшил его тесом и покрасил, крышу покрыл железом. На конек прибил жестяного пышнохвостого петуха. В горнице появилась красивая городская мебель, в новеньком гардеробе зацвели Грашкины обновки. Извозчики, проезжавшие изда-лека на Лалу, Сысолу, на Великий Устюг, нередко спрашивали: «Далеко ли до «кормежки?» Им обычно отвечали:
— Доедете до дома с жестяным петухом — Огоньково значит, — половина пути.
Тимоня не жалел ни себя, ни других. Он не только умел держать свою землю в порядке, но «опахивал» и безлошадных, а те приходили «отрабатывать» к нему в сенокос и страду. Одно не нравилось Тимоне — земли маловато, да и разбросана она в разных местах. Собрать бы ее, сложить полоску с полоской, но как это сделать? Может, на хутор податься?
В праздники Тимоня любил погулять и выкинуть какую-нибудь штучку: то он выезжал на Цинбале на Крутик — вверх по ледяной горке, то перегораживал около своего дома дорогу, и ездовые вынуждены были объезжать деревню делая немаленький крюк, то потешал публику, катая Савваху на его собственном кружале.
Савваха Мусник выбился из бедняков, у него уже была хотя и неказистая, но своя пегая лошадка, была и корова с телком, две овцы... Однако жил он незавидно, частенько еще его крутила жизнь. Вырастет, бывало, у соседей лен, Савваха упрекает себя: «Зря, мол, я не посеял ныне. На будущий год все поле льном завалю». И что же, на будущий год вместо льна вырастал один синеголовник. Или откормит поросенка пудов на пять, на шесть, — только бы забить и вдруг прилипнет какая-нибудь болезнь. Через неделю Савваха везет свое добро, свою надежду на скотский могильник.
Не раз присматривался Мусник к Тимоне: как же он разживается, как копит богатство? У Тимони своя кузница, молотилка. Не купить ли и ему, Савватею, какую-нибудь машину? Но где добыть денег?
Раз перед масленицей он надумал соорудить на озере кружало. Посредине озера вморозил в лед столбик, прикрепил за слегу-перекладину сани, запряг пару лошадей — своего Пегашку и старую мохноногую зятеву кобылу. Конечно, лошади были наряжены в праздничную сбрую с ширкунцами и колокольчиками, в гривы вплетены цветные ленточки и дело пошло. Насадит Савваха в сани человек с десяток, объедет вокруг столбика пять раз — и целковый на ладони.
Савваха Мусник, вырядившись в праздничный полушубок и повесив сумочку на бок (как-никак, денежное дело), ходил довольный-предовольный около своего «заведения», и для пущей важности с хозяйской деловитостью покрикивал на погонщиков:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110