Ничего нового Антония от нее, разумеется, не услышала: все те же обычные жалобы на самодура мужа, устраивающего скандалы по любому поводу и обращающегося с женой как с вещью. Разумеется, обе беглянки были радушно приняты ею и обласканы.
Во время ужина за столом было немного тесновато, непривычно шумно и очень оживленно. Новенькие то истерически хохотали, то рыдали, старожилы приюта пытались их утешить. После ужина пожилые дамы остались в столовой, а те, что помоложе, поднялись в малую гостиную, чтобы обменяться впечатлениями о супружеском опыте, поплакаться друг у друга на груди и обсудить планы на будущее.
Раздумывая о печальном исходе своих благонамеренных начинаний, Антония пришла к выводу, что ни один из устроенных ею тринадцати браков не стал счастливым. Семейная жизнь превратилась для всех ее протеже в сущий ад. Мужья обращались с законными женами как с капризными девчонками либо служанками, не позволяли им и рта раскрыть лишний раз, унижали и всячески оскорбляли их, отказывали им даже в мелочах или вообще не замечали.
Покойный супруг Антонии сэр Джеффри на фоне этих сатрапов и самодуров выглядел сущим ангелом. Он всегда был добр к ней, щедр, благороден и честен. Правда, еще он был и на много лет ее старше. Быть может, именно это горьковатое воспоминание и заставило, Антонию обратить взор на свою постель, где однажды она металась и извивалась в объятиях Ремингтона. Любопытно, подумалось ей, будет ли он столь же пылок и страстен, став ее супругом? Не переменит ли своего отношения к ней уже после первой же брачной ночи? Не превратится ли в бездушного эгоиста и домашнего тирана?
Для подобных опасений у нее пока еще не имелось веских оснований. Со своими близкими друзьями и подчиненными Ремингтон был предупредителен, вежлив и щедр. Однако в большинстве своем близкие ему люди были мужчинами. С женщинами же граф порой был подчеркнуто холоден и надменен, особенно если они слишком многого требовали от него. Как он себя поведет в критической ситуации, от которой никто не гарантирован? Станет ли в трудный момент беспощадным диктатором или же утратит самоконтроль и будет действовать грубо и бесцеремонно? Не придется ли ей терпеть от него такое же хамство, какое он проявил в отношении Хиллари и Карлотты, содержанок отца, привыкших вести паразитирующий образ жизни и не желающих избавляться от дурных привычек? И главное, любит ли он детей? Впрочем, подумалось тотчас же ей, зачем забивать себе этим голову? День выдался трудным, поэтому лучше лечь, успокоиться и уснуть.
Она взяла со столика перчатки, вытряхнула из одной из них пуговицу на ладонь и, сжав пальцы в кулак, мысленно повторила сказанные ей в кебе Ремингтоном слова: «Доверься мне!» Как такое возможно после всего, что между ними произошло? И почему тем не менее ей так остро хочется ему поверить?
Обитательницы Пакстон-Хауса уже готовились лечь спать либо читали на сон грядущий, когда раздался громкий стук в парадную дверь. Дворецкий Хоскинс, уже дремавший в своей кровати, замешкался, и стук стал настолько громким, что переполошился весь дом. Перепуганные до смерти дамы в ночных рубахах или халатах сбегались в холл со всех сторон. Антония надела жакет и решительно пошла отпирать дверь.
Из своей каморки выскочил злой как черт Хоскинс и, размахивая канделябром, заковылял в прихожую, кляня незваного гостя. В ожидании леди Антонии он зажег свечи, поставил подсвечник на столик и, плюхнувшись в кресло, вытянул ноги в домашних шлепанцах. Спустившиеся с третьего этажа дамы застыли у лестницы, охваченные тревожными предчувствиями. Дождавшись хозяйки, дворецкий с кряхтеньем встал и наконец отпер входную дверь, сотрясавшуюся под мощными ударами.
В прихожую ввалились трое нетрезвых мужчин. Обескураженные светом свечей и взволнованным гомоном женских голосов, они утратили кураж и замерли в растерянности. Схватив подсвечник, Хоскинс воскликнул:
– Какого дьявола вы вламываетесь сюда ночью! Вот уж я сейчас вам задам, разбойники!
– Угомонитесь, Хоскинс – одернула его Антония, успевшая разглядеть в полумраке лица незваных гостей: это были хорошо ей знакомые господа Альберт Эверстон, Бэзил Трублуд и Бертран Ховард. Все трое едва держались на ногах и распространяли зловонные запахи перегара и несвежего белья.
– Где они? – с трудом ворочая языком, спросил Эверстон. – Где наши жены? Я хочу видеть свою законную супругу.
– Да! Мы знаем наверняка, что они скрываются здесь! – рыгнув, поддержал его Трублуд.
– Камилла, нам необходимо поговорить, покажись! – рявкнул Бертран Ховард, осмелев.
Требования распоясавшихся пьяных господ пробудили в груди хозяйки дома праведный гнев. Кулаки у нее сжались, лицо покраснело, глаза засверкали, как у разъяренного огнедышащего дракона. Она ринулась на бесцеремонных мужланов, готовая сполна отомстить им за все нанесенные ей оскорбления, и вскричала:
– Не смейте так нагло себя вести в этом доме! И не запугивайте моих домочадцев, я вам этого не позволю!
– Но мы только хотим забрать домой своих жен! – испуганно озираясь на приятелей, возразил Эверстон и на всякий случай попятился.
– Они должны жить вместе с мужьями, – промычал Трублуд. – Вы ведь сами их нам сосватали!
– Так верните же их нам немедленно! – взвизгнул Трублуд, отступая к двери.
– Вы утратили на них всякие права! – гневно выкрикнула Антония, вкладывая в каждое произнесенное слово кусочек своей души. – Ваши жены не желают общаться с вами! Не забывайте, что они свободные люди, а не бесправные рабыни. Вы не вправе распоряжаться их жизнями. Отныне лишь они сами станут хозяйками своих судеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139