Судорожно вздохнув, она выпалила:
– Что ж, сэр, мне повезло, что я пока еще не в вашей власти. Ведь появись я в таком цыганском наряде в приличном обществе, меня бы подняли на смех! Довольно пустых разговоров, пора вернуться к делу.
Она схватила ножницы и свое рукоделие и села на кушетку в дальнем конце комнаты.
Он окинул ее разрумянившееся лицо ироническим взглядом, пересек гостиную и промолвил, присаживаясь с ней рядом:
– По-моему, здесь ярче освещение.
Она фыркнула и пересела на дальний край кушетки. Он подсел поближе к ней и стал смотреть, что она делает. Антония пришивала дрожащими руками к блузке пуговицы, свои любимые изящные кругляшки, столь ненавистные ему. Граф задумчиво наморщил лоб и внезапно почувствовал страстное желание бесцеремонно заключить ее в жаркие объятия, повалить на кушетку и расстегнуть все пуговицы на ее платье. Он прищурился и стал их пересчитывать вслух. Антония насторожилась.
– По девятнадцать штук в обоих рядах! – воскликнул он.
Ее опущенные ресницы задрожали, она прикусила нижнюю губу. Граф подсел к ней почти вплотную, и тогда она хрипло спросила:
– В чем дело, ваше сиятельство?
– Я считал пуговицы на вашем корсаже, их ровно тридцать восемь. Не многовато ли для одного платья? Признайтесь, что заставляет вас пришивать их на свои наряды в таком количестве? Страх перед тем, что кто-то проникнет под материю и узнает какой-то ваш ужасный секрет?
– Да как вы смеете! – воскликнула Антония, сверкнув глазами и повернувшись к нему. – Что вы себе позволяете, сэр?
– Ах оставьте! Пуговицы не преграда для решительно настроенного мужчины, – бесстыдно глядя ей в глаза, промолвил Ремингтон и схватив с ее колен ножницы, ловко срезал с платья верхнюю пуговичку. Она охнула, не в силах произнести ни слова. И граф хладнокровно срезал еще три пуговицы.
Кровь ударила Антонии в голову. С такой наглостью она еще никогда не сталкивалась. Это было возмутительное насилие над ее личностью, однако сопротивляться и даже звать на помощь ей почему-то не хотелось… Она лишь смотрела, словно околдованная, на щелкающие у нее под носом ножницы и его проворные пальцы. Наконец ворот платья распахнулся.
– Ах! – воскликнула Антония.
– Я хочу проникнуть внутрь, – промолвил граф волнующим голосом, от которого завибрировали все ее нервы. – Хочу видеть вас обнаженной и ласкать…
Ножницы в ту же секунду щелкнули у самой ее груди, отделенные всего лишь тонкой материей от ее плоти, напрягшейся до предела. И затем их прохладный металл скользнул вниз по горячей коже. Страсть охватила Антонию с головы до пят, она подняла взгляд и прочла в потемневших глазах Ремингтона безграничное вожделение.
Словно бы погружаясь в плотный туман, она поняла, что он намерен здесь же овладеть ею, дико и необузданно, как первобытный человек. Он явно не заигрывал с ней в этот момент и не пытался ее разозлить, им двигало другое, подлинно мужское чувство, заложенное в нем природой. Он был настроен решительно и серьезно. И светлая радость от осознания этого пронзила все клеточки ее тела. Антония почувствовала неимоверную слабость и учащенно задышала, охваченная жаром.
Ткань соскользнула с ее груди, явив его жадному взгляду восхитительную порозовевшую кожу над искусным корсетом. Смущенная этим, Антония непроизвольно запрокинула голову, издав легкий сладострастный стон, и Ремингтон наклонился и впился ртом в обнажившуюся часть ее бюста. Она затрепетала и замотала головой. Он обхватил ее руками и порывисто прижал к себе, чем поверг ее в полное оцепенение. Чуть слышно вскрикивая, она с восторгом ощутила его поцелуи на своих плечах, шее, подбородке и щеках. А едва только соприкоснулись их губы, как она сама обняла его за плечи и застонала в полный голос, на всю гостиную.
Кровь в ее жилах забурлила и заструилась живее, желание слиться с этим мужчиной в единое целое стало нестерпимым. Изогнувшись дугой, Антония стала тереться о его грудь стесненными корсетом набухшими сосками, выпуская из долгого заточения необузданные эротические фантазии.
Она упала спиной на кушетку, он слегка приподнялся, как бы приглашая занять удобную для нее позу, и тотчас же вновь навалился на нее всем своим крепким телом и принялся целовать ее в губы, просовывая язык ей в рот и лаская руками повсюду. Антония почувствовала, что оковы одежды начинают тяготить ее. Ремингтон обжигал ее кожу поцелуями, она ахала и двигалась под ним. Он просунул под корсет пальцы и сдавил ими сосок. Вскрикнув от удовольствия, она впилась ртом в его губы. Он поцеловал ее так страстно, что она чуть было не задохнулась, а потом начал сосать и кусать отвердевший сосок. Антония лежала на кушетке, более не в силах сносить пламя вожделения, и непроизвольно сама начала расстегивать пуговицы. Граф схватил ножницы и в мгновение ока срезал их все. Они рассыпались по полу вокруг кушетки. Ремингтон отдернул в сторону матерчатую преграду. Антония хрипло застонала, и он впился ртом в другую грудь.
Она стала ощупывать руками его голову с шелковистыми волосами, колючие щеки и жилистую шею. С каждым новым его поцелуем ее тело напрягалось все сильнее, а ноги раздвигались все шире. И вот уже ее бедра пришли в движение, а низ живота ощутил давление его набухшего мужского естества. Антония ударилась об эту желанную выпуклость своим раскаленным лобком раз, потом второй – и ахнула, поняв, что ей этого недостаточно. Ремингтон тоже изогнулся и стал наносить удары по месту, в котором сосредоточились все ее желания. Напряжение в промежности Антонии стремительно нарастало, ей не хватало воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139