Настоящая волчица в овечьей шкуре.
– И как вы чувствуете себя теперь, миледи, оказавшись в роли жертвы? Молодец, Ландон! Ты прекрасно справился с работой! Мы все-таки отомстили этой интриганке за все наши унижения. Теперь мы с ней квиты.
Сказавший эту клеветническую фразу негодяй немедленно получил от Ремингтона оплеуху и с воплем ретировался в гостиную. Граф принялся раздавать пинки и зуботычины налево и направо, подоспевшие ему на помощь дворецкий Филиппе и лакей Манли помогли ему вытеснить незваных гостей в коридор. Под обрушившимся на них градом тумаков скандалисты дрогнули и чуть ли не бегом спустились в нижний холл по лестнице.
Пока их выталкивали вон из дома, дрожащая от всего пережитого Антония лихорадочно вспоминала имена свидетелей ее грехопадения. Безусловно, среди них был супруг Маргарет Альберт Эверстон. Еще – лорд Ричард Серл, которого она женила на Дафне Элдерстон. Пронзительный высокий голос принадлежал мистеру Трублуду, мужу Элис Баттерфилд. А тот, кто получил затрещину, был не кто иной, как лорд Картер Вулворт, ныне – супруг Элизабет Одли, вдовы, которую она взяла под свое крыло совсем недавно.
Всех этих джентльменов она сама в свое время застала врасплох. А теперь очутилась в сходном положении: голой и в чужой постели. Они поймали ее в самом неприглядном виде, подвергли осмеянию и заставили испытать чудовищное унижение. А ведь еще недавно она надменно требовала, чтобы все эти незадачливые сластолюбцы сполна расплатились за полученное удовольствие. И вот как они с ней поквитались! Но самое отвратительное заключалось в том, что в ловушку, искусно сыграв на ее чувствах, ее заманил граф Ландон…
У Антонии замерло сердце и перехватило дух.
Это была месть! И первую скрипку сыграл Ремингтон.
Она почувствовала себя так, словно бы ее швырнули в бездонный колодец с ледяной водой, – онемевшей и обессиленной. Он подлейшим образом заманил ее к себе, соблазнил и сделал посмешищем пьяных дружков, с которыми находился в сговоре. Проклятие!
Нет, ей не хотелось в это верить. Грудь иглой пронзила боль, она схватилась руками за сердце. Но такова была суровая правда. Все его заигрывания, многозначительные взгляды, провокационные намеки, паточно-сладкие прикосновения предназначались для ускорения ее позорного разоблачения. Все его медовые улыбочки, обманные ласки, фальшивые поцелуи – не что иное, как приманка, заманивающая в ловушку. И она попалась в его капкан, хотя и знала, что он презирает женщин и старается вульгарно соблазнить ее и унизить как злейшего врага.
Ремингтон коварно предал ее, но она сама в этом виновата: не надо было ему верить и слепо следовать порыву своих чувств. Это расплата за собственную похоть!
Ремингтон взбежал по ступенькам лестницы, вошел в спальню и застал Антонию сидящей на кровати с отрешенным, бледным лицом, искаженным гримасой боли. На ее васильковых глазах сверкали слезы. Первым его желанием было догнать эту свору извращенцев и негодяев, утративших право называться британскими джентльменами, И перебить их всех до одного. Но пересилило второе желание – успокоить и приласкать их бедную жертву, извиниться перед ней, попытаться загладить вину своих дружков. Переведя дух, он окликнул ее:
– Антония! Ради всего святого прости, что все так вышло…
Он обошел вокруг кровати и попытался погладить леди Пакстон. Она отшатнулась от него как от зачумленного, подхватила с ковра белье и начала одеваться.
– Не смей ко мне прикасаться! – взвизгнула она, когда он вновь протянул к ней руку.
Ей хотелось лишь одного – поскорее покинуть этот дом. Дрожа и плача, она с трудом надела нижние юбки и принялась застегивать пуговицы на платье.
– Умоляю тебя, Антония! Все обстоит совсем не так, как тебе кажется. Клянусь, что я…
– Откуда тебе знать, что я думаю обо всем этом? – сдавленно огрызнулась она, одергивая подол юбки и высматривая на полу туфли.
Он схватил ее за локоть, но она отпихнула его, взвизгнув:
– Руки прочь!
– Ты можешь негодовать, однако позволь мне все тебе объяснить, – настаивал Ремингтон. – Их приход сюда стал для меня полной неожиданностью.
Она резко обернулась и крикнула:
– Ложь!
Слезы унижения жгли ей пылающие щеки, она прикусила нижнюю губу, боясь утратить самообладание, надела туфельки и, смерив Ремингтона уничтожающим взглядом, спросила:
– Как ты мог так низко пасть? Ведь они благодарили тебя за умело разыгранный спектакль!
– Антония! Все было совсем не так…
Ремингтон сжал пальца в кулак и шагнул к ней. Она попятилась, опасаясь, что он ее ударит. Он замер.
– Я не желаю больше тебя видеть! Никогда! – сказала она, и эти слова резанули его по сердцу словно острый нож.
Она стремительно прошла мимо окаменевшего графа в гостиную, накинула на плечи плащ и обернулась, опасаясь, что он бросится на нее. Смертельно бледный Ремингтон стоял возле кровати и тупо смотрел в стену. Антония глубоко вздохнула и выбежала в коридор.
Ремингтон догнал ее возле входной двери, когда она безуспешно пыталась ее открыть, схватил за плечи и прохрипел, повернув ее лицом к себе:
– Антония, будь же благоразумна! В таком состоянии тебе не следует выходить на улицу одной. Сейчас ведь уже ночь!
– Уберите руки, милорд! – холодно промолвила она, ощущая в груди ужасающую пустоту. – После всего пережитого здесь я уже ничего не боюсь.
Она из последних сил толкнула тяжелую дверь и наконец-то покинула этот проклятый дом. Спустя мгновение ее фигура уже растворилась во мраке пустынной улицы. Ремингтон долго всматривался в темноту, пытаясь отдышаться, но растревоженное сердце не унималось и продолжало гулко стучать во вздымающейся груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139