– Потрясающе, – уныло заметил Мьюр. – Такими темпами года через три мы к чему-нибудь да придем.
– Но и это нам ничего особенного не даст, если у нас не будет второй половины этой проклятой таблички. – Джексон разделывал своего цыпленка с необыкновенно мрачным видом. – Если этот греческий придурок упер табличку, кто знает, что случилось с другой половиной?
– Пожалуй, я могу угадать, – произнес Рид.
Он оглядел стол, довольный тем, что вызвал такое явное недоверие.
– Вы что, Шерлок Холмс, что ли? – спросил Джексон.
– Я, знаете ли, всегда предпочитал считать себя Майкрофтом.
Рид поднял сумку, которая лежала у его стула, и вытащил половину таблички. Она по-прежнему была завернута в ту же салфетку, что и вчера.
– Давайте начнем с того, что мы знаем. По словам вашего свинопаса, Бельциг нашел целую табличку. Один из его рабочих ее украл, и она каким-то образом попала к торговцу в Афинах. К тому времени, как Пембертон нашел ее в магазине, одна табличка превратилась в два фрагмента. Где-то на этом участке кто-то понял, что на табличке можно заработать больше денег, если разделить ее на две половины.
– И что же случилось со второй?
Рид положил фотографию на стол рядом с табличкой.
– Вы ничего не замечаете?
Грант, Джексон, Марина и Мьюр вытянули шеи. Фотография была нечеткой, к тому же проступающие контуры второго предмета мешали разглядеть изображение, и было очень трудно понять хоть что-нибудь.
– Это две разные таблички. – Рид помолчал, чтобы все осознали его слова. – На фотографии изображен не тот фрагмент, который мы нашли в святилище на Крите.
– Тогда как…
– Наверное, в лавке продавались оба фрагмента. Я понимаю, что все это мои допущения, но мне кажется, что у Пембертона денег хватало только на один. Он сфотографировал другой, но в его фотоаппарате кончилась пленка, и поэтому последний кадр был экспонирован два раза.
– Почему же никто раньше этого не замечал? – сварливо спросил Джексон.
Рид пожал плечами:
– Фотография очень плохая. Символы на табличке почти невозможно разобрать, а единственную отличительную черту, отломанный край, не видно из-за двойной экспозиции. Я заметил это только потому, что очень долго разглядывал символы.
Джексон и Марина смотрели на Рида, словно на фокусника, Мьюр же всем своим видом показывал, что все это его абсолютно не устраивает:
– Итак, в магазине были обе половинки таблички, очень хорошо. Но толку от этого, черт возьми, немного, если владельцу лавки выписали билет в Аушвиц. Кто…
Он замолчал. Через море столиков к ним плыл официант в белой тужурке. Наклонившись к Гранту, он прошептал что-то ему на ухо. Грант встал, оттолкнув стул:
– Кто-то хочет поговорить со мной по телефону.
Грант отправился за официантом. Четыре взгляда – подозрительных, любопытных, удивленных, враждебных – сопровождали его. У стойки в холле дежурная телефонистка проворно воткнула штекер в разъем и вручила ему трубку.
– Мистер Грант?
Голос незнакомый, тихий, растягивает непривычные слоги.
– Да, это Грант.
– Слушайте меня. У вашей гостиницы стоит машина. Я вам советую в нее сесть. У вас на это две минуты.
– Какого черта? – возмутился Грант.
– С вами кое-кто хочет встретиться. Чтобы доказать свои добрые намерения, я разрешаю вам взять с собой одного человека. Если хотите, можете взять с собой пистолет, хотя он вам и не понадобится. Две минуты, – повторил голос.
Раздался щелчок – и связь прервалась. Грант махнул рукой одному из рассыльных и вручил банкноту в одну драхму.
– В обеденном зале за столиком сидят трое мужчин и женщина. Позови-ка сюда женщину, да побыстрее.
У него не было времени объяснять, а тем более обсуждать происходящее с Мьюром и Джексоном.
Через минуту из ресторана вышла Марина. Грант окинул ее оценивающим взглядом. Она переоделась к ужину: каблуки, нейлоновые чулки, помада – все как положено. Ей не очень идет, решил Грант. Другим женщинам удается таким образом сделать себя недоступными, а Марина казалась уязвимой, беспомощной, словно честная девушка, которая учится, как ей выдавать себя за другую. Хотя, конечно, выглядела она хорошо, и все обладатели костюмов и форменных тужурок в вестибюле проводили ее долгими сладострастными взглядами.
– Что такое?
Грант предложил ей сигарету, поднес огня и взял под руку.
– В машине объясню.
– В какой машине?
Грант проводил ее до выхода, чувствуя, что они привлекают всеобщее внимание. Швейцар лихо распахнул дверь, и они вышли на крыльцо. На дорожке, под декоративной пальмой, в свете натриевых ламп поблескивал длинномордый черный лимузин. Двигатель сердито урчал.
– Садимся.
Это оказался «мерседес». В машине находился только водитель, который, ничего не сказав, любезно усадил их в шикарный салон и захлопнул за ними дверь. Грант прислонился спиной к сиденью и ощутил какую-то неровность на уровне плеча. Он повернулся. На коже спинки виднелась небольшая, не очень умело заштопанная прореха – примерно такая, какая остается после пули тридцать восьмого калибра. Грант поковырял ее пальцем:
– Кажется, кому-то поездка не очень понравилась.
Машина везла их по пустой дороге вдоль берега. Грант подумал было, что они едут в Афины, но водитель пропустил все повороты и продолжал ехать прямо. Постепенно в черноте впереди по ходу проступили огни. Сначала Грант решил, что это деревни на горных склонах, потом понял, что ночь его обманула. Они прибыли в Пирей, афинский порт, и огни, напоминавшие ожерелья, очерчивали контуры подъемных кранов и огромных судов. Грант стал смотреть в окно на охраняемые ворота и изгороди с колючей проволокой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109