Все (кроме меня) серьезно кивнули, и тот же самый парень проводил меня по коридору, который был буквально забит хорошенькими медсестрами. Это было похоже на сцену в больнице из самого последнего фильма Эрла Кэрола «Тщеславие»: все, до единой, симпатяшки, они улыбались и хихикали, как будто были готовы тут же спеть или станцевать.Мой провожатый, заметив, как я, замедлив шаги, с явным интересом разглядываю девушек в коридоре, сказал:– Сейчас здесь школа обучения медсестер. Репортерам есть на что поглядеть.– Держу пари – это так.Между группками медсестер виднелись раскрытые в больничные палаты двери; пациенты выглядывали со своих кроватей, иногда даже изгибаясь, чтобы бросить на меня взгляд. Или, скорее, на того, кого они надеялись вместо меня увидеть.– Между прочим, когда вы ожидаете Рузвельта? – спросил я.Человек из Секретной службы нахмурился так, будто я только что выдал большой секрет.– Он может прибыть в любую минуту. Как на всяком хорошем параде, на этом были хорошенькие девушки и цветы, гирляндами из которых украсили стены коридоров, где группками толпились какие-то люди; среди них олдермэн Баулер, еще люди из Секретной службы, пара детективов из Майами и несколько врачей в белых халатах. Были тут и Лэнг с Миллером, стоявшие по одну сторону двери ближайшей палаты.– Доктор, – сказал человек из Секретной службы. – Это мистер Геллер. Тот джентльмен, о котором спрашивал мэр Сермэк.Заслышав слово «джентльмен», Лэнг и Миллер обменялись ухмылками.Белоголовый Баулер устало улыбнулся мне и протянул руку. Я пожал ее, а Баулер сказал:– Прошлой ночью вы доказали, чего стоите, молодой человек! Благодарю вас за все.– Я не заслужил таких добрых слов, – ответил я. – Как себя чувствует мэр?Один из врачей, мужчина среднего возраста, преждевременно, как и Баулер, поседевший, заметил:– Мы надеемся на лучшее.Другой доктор, помоложе, в очках и с кофейным загаром, объяснил:– У нас нет привычки обманывать самих себя. Жизнь мэра в опасности. Пуля, которую еще не вынули сидящая над правой почкой, пробила правое легкое, и он кашляет кровью. Это большая нагрузка на сердце. И всегда остается опасность развития пневмонии или инфекции.Первый врач бросил на молодого коллегу испепеляющий взгляд, который тот, по-видимому, не заметил или, во всяком случае, проигнорировал.– Я полагаю, – сказал доктор постарше, – у моего коллеги есть основание говорить все это вам, чтобы вы проявили необходимую в данном случае осторожность.– Что вы имеете в виду?– Только то, что мэр настаивает на свидании с вами, а он человек упрямый, и спор по этому поводу мог бы вызвать у него перевозбуждение, которого мы стараемся избежать. Так что мы пошли навстречу его желаниям в отношении вас.– Я постараюсь его не волновать, док. А как другие раненые?– Серьезно ранена только миссис Гил, – ответил тот, что помоложе. – Она в критическом состоянии. У остальных четырех ранения совсем небольшие.Его коллега постарше заметил:– Что же вы не заходите?Взявшись за ручку двери, чтобы ее открыть, но еще не сделав шага, я сказал Миллеру, как будто только сейчас заметил его:– О-о! Вы все еще здесь работаете?Сермэк полусидел на постели в подушках – рядом находилась пожилая медсестра – и, завидя меня, криво улыбнулся. Кожа у него была серая, глаза полузакрыты, губы бескровные. Руки сложены на животе. Всюду в комнате и в примыкающем солярии, где сидели два других телохранителя, были цветы.– Последний раз я видел такое количество цветов, когда убили Дайона О'Бэньона, – заметил я.Сермэк коротко рассмеялся, а медсестра надулась и на меня, и на него.– Как вы себя чувствуете, мэр? – спросил я, подойдя к его постели.Он поморщился:– Я бы не купил себя, если бы меня продавали, – сказал он с одышкой. – Нам нужно поговорить.– Слушаю.Он повернул голову к медсестре; для этого потребовалось определенное усилие, но он его совершил.– Выйдите, – приказал он.Сестра знала, что с Его Честью спорить бесполезно, и беспрекословно вышла из палаты.– Закрой дверь в солярий. Геллер, – попросил Сермэк.Я закрыл.– И окно, – добавил он.Я закрыл и его. Два копа в форме, стоявшие снаружи на первом этаже, повернулись и посмотрели на меня, когда я опускал раму.Потом я вернулся к его постели. На тумбочке рядом с кроватью лежала пачка телеграмм толщиной с книгу. Та, что сверху, была от мэра Праги.– Знаешь, Геллер, – проговорил он, – я не сразу понял, что ранен. Почувствовал лишь, как что-то оглушило меня, словно током ударило. Выстрелов из-за шума толпы я не услышал. Потом почувствовал, как в груди разгорелся огонь.– А он ведь ушел, Ваша Честь.– Мне сказали, что его взяли.– Я говорю о блондине.– Вот как.– Наемные убийцы работают обычно командой. Один из них стреляет, а другой – просто прикрытие. Блондин и был этим прикрытием. Возможно, если бы убийца в вас не попал, начал бы стрелять он и, скорее всего, ушел бы, пока внимание толпы было приковано к человечку, разряжающему пистолет в автомобиль президента. У блондина, вероятно, была пушка с глушителем, или же он планировал в суматохе выдать себя за копа или представителя Секретной службы. Так или иначе, а я ошибся, решив, что если в прошлый раз он нажал курок, значит, и сейчас стрелять будет он. Ошибся.– Ты сделал все, что мог. Если бы другие люди работавшие на меня, сделали все возможное, как и ты. Ладно. Они ведь не сделали, верно?– По этому поводу от меня высказываний не ждите– Я окончательно решил, что виноват сам. Мне было что сказать, но я не стал этого делать и просто спросил:– Вы видели газеты?– Они мне их не показывают, – ответил Сермэк. – Рассказали основное. Зангара?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114