Все одно, нет разницы поэтому.Вмешался шериф.– Зангара, если бы в эту тюрьму пришел мистер Рузвельт, а у тебя снова был бы в руке пистолет, сейчас бы ты убил его?– Конечно.– А меня хочешь убить? Или полицейских, которые тебя схватили?– Нет смысла убивать полицейских. Они работать для жизни. Я за рабочего человека, против богатого и власти. Как человек мне нравится мистер Рузвельт. Я хочу его убить как президента.Опять вмешался Уинчелл:– Джо, вы в Бога верите? Церковь посещаете?– Нет! Нет! Я принадлежу только себе и... я страдаю.– Вы не верите, что есть Бог, небеса или ад, или что-нибудь подобное?– На этой земле все, как сорняк. Все на этой земле. Там нет Бога. Все ниже.Уинчелл перестал задавать вопросы.Зангара повернулся и подошел к окну – поглядеть на Бискейн-Бей. Оттуда дул слабый ветерок: я его чувствовал на том месте, где стоял.Шериф заметил:– Зангара, завтра мы пришлем вам адвоката. Повернувшись к нам голым задом, тот ответил:– Никакого адвоката. Не хочу никого, чтобы мне помогать.Шериф спросил Уинчелла, закончил ли тот. Уинчелл кивнул, и мы пошли назад через отделение одиночек; от шагов раздавалось эхо. Черный мужчина все так же сидел на корточках на своей койке: сейчас он смеялся сам с собой и подпрыгивал.У лифта шериф пожал Уинчеллу руку, произнес свою фамилию по буквам три раза, и мы спустились.Уинчелл в лифте молчал, но, выйдя наружу, под ночное небо Майами, положил мне на плечо руку и спросил:– А как твоя фамилия, малыш?– Геллер.Он улыбнулся, показав на этот раз зубы.– Не хочешь сказать мне ее по буквам?– Не хочу попадать в вашу историю.– Хорошо, не попадешь. Из Чикаго, верно?– Там и родился...– И что ты из этого сделаешь, когда туда вернешься?– Вот вы из Нью-Йорка. Вы что из этого сделаете?– Помои.– В Нью-Йорке это так называется?– Это одно из выражений, которым я называю нашу печать. Дерьмо, каким его именем ни назови, не будет пахнуть благовониями.– Шрам на его животе настоящий, не подделка?– Да, как будто подлинный. Слышал когда-нибудь об Оуни Мэддене?– Конечно. Это гангстер – друг Рэфта, – ответил я.– Мы с ним приятели, – сказал Уинчелл. – Он спас мне жизнь, когда на меня разозлился Голландец Шульц. Я немного освежил свою колонку – это касалось Шульца и Винса Кола. Предсказал убийство Кола за день до того, как оно произошло.– И Шульцу это не понравилось.– Да, очень не понравилось. Я стал меченым. Многие месяцы прожил под угрозой расправы. С тех пор у меня нервы ни к черту, и я не стесняюсь признаться в этом, малыш.– И это все еще продолжается?– Я – фигура общественная. Они не смогут ликвидировать меня без шума и возни. Я объяснил это Оуни. И знаешь, что он ответил?– Что?– Они могут найти способ, – сказал он. – Они найдут такой способ, что никто даже никогда не узнает, что это именно они меня устранили.Мы остановились посредине лестницы, ароматный бриз обвевал нас, как ленивый евнух.– Думаю, что этот маленький ублюдок целился в Сермэка, – сказал Уинчелл. – Думаю, он знает, что все равно умрет из-за желудка, а они, скорее всего, обещали ему поддержать семью там, в Италии, взамен на то, что он подстрелит Тони и будет помалкивать. А ты что думаешь?– Я думаю, что вы правы, – ответил я. – Но если это напечатают, никто не поверит.– Что же мне делать? – спросил Уинчелл. – Впрочем, я знаю – они поверят чепухе.И он пошел искать такси. Глава 18 Около семи утра следующего дня, сидя после завтрака в буфете «Билтмора» с чашкой кофе, я читал «Гералд» – среди показаний очевидцев покушения была заметка о генерале Дэйвсе. Он, наконец, выступил свидетелем перед Сенатской комиссией по делу Инсала. Да, он действительно дал Инсалу кредит в одиннадцать миллионов долларов из своего банка, капитал которого вместе с прибылью на тот момент составлял двадцать четыре миллиона долларов, и он оплошал, «положив в одну корзину слишком много яиц». Попыхивая трубкой и печально кивая головой, он отметил, что в ретроспективе все банкиры этой страны выглядят не лучшим образом. Когда его спросили, что он думает о новых банковских законах, он ответил:– О новых законах, не разобравшись в них как следует, я говорить не хочу – хотя эта привычка, не свойственная Вашингтону.Последнее, видимо, вызвало смех – дань генералу, чье остроумие не радовало, наверное, только меня.Потом я поднялся в свою комнату и упаковал белый костюм и обе пушки; рассчитался за номер и поехал на своем «форде» в северо-западный Майами. Вверху, в конце извилистой улочки, огороженной кустами гибискуса, олеандрами и жасмином, находилась больница «Памяти Джексона» – двухэтажное здание с большим числом длинных, оштукатуренных, белых прогулочных галерей с красными черепичными крышами и тентами на окнах. Вокруг теснились многочисленные пышные пальмы.Я припарковался на стоянке и прошел ко входу, где стояли, болтая, двадцать (или около того) красивых молодых сестер; они улыбались и пребывали в радостном возбуждении, очевидно, ожидая кого-то особенного, но явно не меня.В приемном покое главного корпуса находились многие из репортеров, бывших свидетелями ночной драмы. Однако Уинчелла не было. Стряпал, наверное, большую историю, а объедки оставлял знаменитостям рангом поменьше. Вдоль одной стены располагались телеграфные аппараты и машинки.Меня остановили двое из Секретной службы. Я показал удостоверение и поинтересовался, есть ли какая-нибудь возможность увидеться с Сермэком. Ничего не ответив, один из них взял меня под руку и провел через стену репортеров в коридор, за регистратурой.Не отпуская меня, человек сказал двум другим агентам, охранявшим коридор:– Это тот самый парень, которого хотел повидать Сермэк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114