В какой-то момент мне показалось, она заплачет, но она сдержалась.– Видите ли, – сказал я, – он исчез. Страна кишит парнишками, катающимися по железной дороге в поисках интересной жизни и работы.Огромный парень с копной волос, в черном свитере и брюках из грубой ткани, подошел к столику принять у нас заказ. Я спросил его, каковы сэндвичи с курятиной. Он ответил, что хороши, как обычно; тогда я заказал с ветчиной. Мэри Энн отмахнулась от моего предложения заказать ей сэндвич и попросила только чашку чая. Я заказал чай и себе.– Так вы прямо после «Торгового центра»? – спросил я.Она кивнула.– Еще одна «мыльная опера»?Она кивнула.– Должно быть, интересная работа.Она перевела взгляд с меня на изображенную на стене толстую рыжеволосую обнаженную фигуру.– Вот, возьмите, – сказал я, протягивая руку. Она посмотрела на руку, потом на меня.– Что это?– Пятьдесят баксов сдачи. Я работал пять дней. Вы мне дали сотню.– Оставьте себе, – сказала она.– Прекратите дуться и возьмите деньги, черт вас возьми.Она бросила на меня взгляд, забрала деньги и небрежно сунула их в свою маленькую черную сумочку.Явились сэндвичи с ветчиной, такие же тонкие и черствые и такие же невкусные, какими я запомнил куриные. А чай был хорош, немножко пах апельсином. Мне он понравился. Она отпила свой, но понравился ли он ей, сказать не могу. * * * Когда мы поели, я помог ей одеть пальто, расплатился, и мы вышли на холоднющую улицу. Снег идти перестал.– Хотите добраться побыстрее? – спросил я у нее.– Я могу и пройтись, здесь недалеко...– Холодно. Моя машина стоит как раз кварталом ниже. Пойдемте.Пожав плечами и уткнув лицо в черный меховой воротник, она подстроилась к моему шагу.Я помог ей усесться, занял место водителя и включил мотор.– У меня есть печка, – сообщил я, включая ее.– Прекрасно, – заметила она равнодушно.– Куда едем?– Ист-Честнат, – и назвала адрес. Я двинулся.– А кто тот парень, что отвечал по телефону, когда я сегодня звонил?– Это Алонсо.– А кто этот Алонсо?– Он художник.– А что он рисует?Она ответила мне словно ребенку:– Картины.– Какого рода?– Опыты в динамической симметрии, если вам это нужно знать.– А где он живет?– Со мной.– А-а... * * * Уже стемнело, но передние фары освещали дорогу, ловя снежные вихри; справа, немного впереди, шли, взявшись за руки, двое мужчин. Это было не диво для Тауер Тауна. Точно так же, как проживание Мэри Энн с неким парнем по имени Алонсо. Это разочаровало меня, но не удивило; в этом районе было весьма обычно видеть на почтовом ящике два имени – одно мужское, другое женское. Неженатые пары были неотъемлемой частью Тауер Тауна, так же, как и разговоры о свободной любви и феминизме. Женщинам в Тауер Тауне нравилось сохранять свою индивидуальность, свою независимость и как следствие – собственные фамилии.Через полчаса мы были на месте. Мэри Энн собралась выходить.– Я вас провожу, – сказал я.Она взглянула на меня, задумавшись. Потом пожала плечами.Я вышел из машины и пошел за ней следом по Дорожке к обветшалому четырехэтажному красному зданию. Вход был с переулка; мы поднялись по выкрашенной в красный цвет лестнице. Красный цвет мог быть и политическим символом, но в то же время символизировать тот факт, что, поднимаясь по этой скрипучей лестнице, свою жизнь держишь в руке точно так же, как эти непрочные перила.Мы вошли в маленькую кухоньку, в которой были стол, одноконфорочная масляная плита, стул, раковина с какой-то грязной посудой и шкафчик; холодильника не было. Стены голые, покрытые желтой штукатуркой, потрескавшиеся, местами с отвалившимися кусками. Она положила пальто и берет на стол и спросила:– Хотите чаю?– Конечно, – ответил я.– Снимайте пальто и подождите немного, – сказала она без выражения, заполняя в раковине медный чайник странной формы.Я положил свое пальто поверх ее.– Пройдите и познакомьтесь с Алонсо, – предложила она.«Пропади он пропадом», – подумал я и пошел знакомиться с Алонсо.Он сидел посреди комнаты на полу и что-то курил. Комната была слабо освещена. По запаху горячего ладана я сообразил, что это сигарета с марихуаной. Он был блондином небольшого роста, около двадцати лет, одет в ярко-красный свитер и брюки из грубого бархата. Казалось, на мой приход он не обратил никакого внимания.Комната была большая, с высоким потолком и дневным освещением, но меблировка скудная: матрас, покрытый кучей одеял; у одной стены комодик, выглядевший здесь одиноким и неуместным, как будто он забрел сюда случайно, с улицы. Стены были увешаны ошарашивающими модернистскими картинами: кричащие цвета и искривленные формы обозначали звук и ярость. Так или иначе, от них было больно глазам.– Это все вы нарисовали? – спросил я его.– Да, я.– Вот у этой есть название? – спросил я, указывая на холст, где красное не сочеталось с зеленым и синим.– Конечно. Это «Равнодушие людей друг к другу».– Интересно, как вы пришли к такому решению? Он с усмешкой глянул на меня глазами цвета сажи.– Так же, как появляются все мои названия.– Как же?Он пожал плечами.– Когда я заканчиваю работу, я вешаю ее так и сяк или просто держу перевернутой до тех пор, пока что-нибудь не блеснет в голове. И тогда я даю ей название.– Перевернули и назвали?!– Можно и так сказать.– Я понял, что вы и есть Алонсо.Он встал, улыбаясь.– Вы обо мне слышали?– Мэри Энн о вас упоминала.– А-а... – сказал он, слегка разочарованно. – По телефону сегодня я с вами говорил, верно?– Именно так.Он затянулся марихуаной, задержав в себе дым, потом заговорил, и было полное впечатление, что он говорит, тужась в уборной.– Полагаю, вы ждете, когда я уберусь отсюда...Махнув обеими руками, он бросил сигарету на пол и растоптал ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114