Но канцелярские товары и дешевые романы – вот то единственное, что он использовал для получения прибыли. Иначе говоря – он приносил себя в жертву своим драгоценным книгам. К тому же отец никогда не брал на продажу религиозные книги, а они бы хорошо пошли в этом районе, заселенном, в основном, евреями; вкус кошерной пищи был знаком мне настолько, насколько евреем был папа... Короче, мы были мало похожи.Он хотел, чтобы я поступил в колледж: это была его заветная мечта. Мечта, ничем не хуже других: чтобы сын стал доктором или юристом. Хотя думаю, профессия учителя ему нравилась больше, но твердо не уверен. Единственное, что он обговорил особо, это что большого бизнеса, как у дяди Льюиса, или помельче, как его собственный, – я должен избегать. И я всегда заверял его, что по этому поводу нечего беспокоиться. Единственное, что я попытался втолковать ему с тех пор, как мне исполнилось десять лет, – что я, когда вырасту, очень хочу стать сыщиком. Папа не обращал на это внимания, как и другие отцы, но мечты некоторых детишек все-таки сбываются, и они становятся пожарниками и водителями трамвая. И когда я продолжал об этом упоминать в возрасте двадцати лет, отец должен был бы обратить внимание. Но это родители делают весьма редко. Они требуют внимания сами, и они его не получают. Но ведь то же самое относится и к детям, не правда ли?Даря мне пять сотен долларов, накопленных Бог знает за какое время, отец сказал, что это подарок на окончание школы, без всяких условий, хотя он надеется, что я использую их для учебы в колледже. Я так и сделал: проучился в Крейновском Молодежном колледже два года, во время которых папин бизнес, по-видимому, не процветал вовсе – он был в магазине единственным продавцом, да еще закрывал его время от времени из-за головных болей. Когда же я вернулся, желая помочь ему, он подумал, что я работаю, чтобы скопить денег на следующие два года учебы. Я, в свою очередь, считал, что он понял, на что я решился, – двух лет с головой хватило. Но мы, как обычно, не говорили об этом, и каждый продолжал идти своей дорогой, послав все к черту.Первый спор у нас произошел в тот день, когда я сказал, что пытаюсь получить работу в департаменте полиции Чикаго. Впервые отец закричал на меня (и последний; вскоре он сделался насмешливым, а потом презирающим). И это меня шокировало, а его, я думаю, шокировало, что я ему перечу. Он не заметил, что я уже вырос, – мне тогда было двадцать четыре года. Перестав кричать, он рассмеялся. "Никогда ты не получишь у копов работу, – сказал он мне. – У тебя нет прикрытия, нет денег, у тебя нет «руки!» На этом спор прекратился.Я не смог признаться отцу, хотя это было и так ясно, что попасть в полицию мне посодействовал дядя Льюис, который к этому времени сделался вице-президентов банка Дэйвса. Когда я пришел к нему за советом, он сказал:– Ты никогда ни о чем не просил меня, Нейт. И сейчас не просишь. Но я собирался сделать тебе подарок. Больше от меня ничего не жди, никогда. А этот подарок я тебе устрою.Я спросил у него, каким образом. Он сказал:– Я поговорю с Э. Джеем.Э. Джей – это Сермэк, тогда еще не мэр, но в городе он был важным человеком.Так я попал в полицию. И связь между мной и папой прервалась, хотя я продолжал жить в его доме. Сыграв свою роль в деле Лингла, я устроил себе перевод в детективы (после двух лет работы постовым). Вскоре после этого отец приставил мой пистолет к голове и выстрелил...И из этой же пушки я убил какого-то парня в конторе Фрэнка Нитти. Глава 3 – Я покончил со всем, – сообщил я Барни. Барни – Барни Росс; он был, если помните, одним из известных профессиональных боксеров того времени и первым среди легковесов страны, оспаривающим титул чемпиона у Тони Канцонери. К тому же он был вест-сайдским парнем, еще одним экс-жителем Максвел-стрит. В сущности, Барни все еще оставался ребенком: двадцати трех или двадцати четырех лет, этакий породистый бульдог с улыбкой, рассекавшей его лицо, как шрам, когда бы он ни улыбался, а делал это мой приятель частенько.Я знал Барни еще когда он был малышом Барни Расофским. Семья его была строго правоверной, так что после захода солнца в пятницу нельзя было ничего делать до субботы. Папа Барни так строго соблюдал шаббат Шаббат – субботний отдых, праздник, предписываемый иудаизмом.

, что они даже туалетную бумагу рвали на куски заранее. Примерно в течение года, когда мне было семь или восемь лет, как раз перед тем, как мы уехали с Максвел-стрит, я включал газ и выполнял для Расофских различные поручения, будучи для них гоем, потому что, как и мой папа, не был правоверным. Позднее, уже подростком, живя в Дуглас-парке, я приходил по воскресеньям на Максвел-стрит, чтобы работать с Барни в качестве «толкача» (это зазывала, работающий перед дверью магазина, выкрикивающий сведения о товарах и зачастую буквально принуждающий прохожих зайти в магазин). Мы работали командой – Барни и я. Барни тогда был обычным еврейским подростком – он затаскивал покупателей, а я имел дело с оптовыми заказами. После того, как его папу пристрелили в крошечной молочной Расофских грабители, Барни превратился в уличного драчуна, ну, а необходимость содержать семью после смерти отца заставила его стать Барни Россом, призовым боксером.Барни был поумней большинства боксеров, но любил пустить пыль в глаза точно так же, как самые неосмотрительные из них. Весь этот год он получал большие деньги; по счастливой случайности, его менеджеры, – Уинч и Пайэн, – были настойчивы и заставили его сделать пару солидных капиталовложений. Одно из них – ювелирный магазин на Кларк-стрит, а другое – здание на углу Ван-Барен и Плимут, с подпольным баром на первом этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114