Легкий запах пыли и дыма и тугой дух смолистой сосновой вагонки, котор
ой обита мансарда.
Кожаный черный диван с валиками. Старый буфетик с выпуклыми фацетными ст
еклами, превращенный в книжный шкаф. Подзорная труба. Старый барометр. Ст
арая керосиновая лампа с цветным фаянсовым абажуром Рассохшиеся венск
ие стулья. Этажерка.
Нигде в домах больше нет этажерок. Вообще нечасто встретишь сейчас в дом
е столько старых вещей. Не старинных, а старых. Люди не ощущают поэзии стар
ых вещей Ч с первого рубежа благополучия они выкидывают этот надоевший
хлам и покупают модненькую полированную мебелишку из прессованных опи
лок. На следующей ступеньке преуспеяния возникают финские и югославски
е гарнитуры, а те, кто взошел уже в полный материальный порядок, начинают а
зартно собирать «старину», безразлично, красиво ли это, удобно, уместно л
и в современных городских квартирах. Это неважно, важно, что вещи старинн
ые, подлинные Ч знак успеха, достатка, жизненного уровня.
А Кольяныч жил в окружении старых вещей. Они были частичками его прошлог
о, а он не отказывался ни от одного прожитого дня. Я думаю, он жалел эти вещи
, как жалеют старых, уже бесполезных в хозяйстве животных. От новых, от мол
одых наверняка было бы пользы больше, но этих-то стариков не выгонишь Ч в
се Ч таки жизнь прожита с ними.
Окно около постеленного мне дивана было закрыто, я хотел распахнуть его
и увидел, что фрамуги так и не расклеивали с зимы. Между рамами лежала запы
лившаяся вата, украшенная обрезками фольги. И вспомнил, как сказал мне зд
есь Кольяныч:
«…Старость Ч это разобранная новогодняя елка. Исчез аромат хвои, падают
желтые иголки, лысые веточки торчат, обрывки серебра. И я бы поверил, что п
раздник жизни кончился, но всегда вдруг находишь одну Ч единственную за
бытую игрушку Ч и она сулит надежду, что пусть хоть через год, но радость
придет снова…»
Я скинул ботинки, бросил на стул брюки, прилег на диван, и меня затопило не
понятное сонливое возбуждение, я не мог пошевелиться от усталости, и зас
нуть не было сил.
Я видел забытый под столом коричневый мешок спущенной кислородной поду
шки, обессиленный понтон тонущего корабля жизни Кольяныча. Все бесполез
но. Если бы эта подушка раздулась до размеров дирижабля, она бы и тогда не
подняла повисшего над бездной Кольяныча. Телеграмма, как разрывная пуля
, уже разрушила его сердце.
Сейчас не нужно думать об этом. Сейчас нужно заснуть. Заснуть.
Вертелся с боку на бок, вставал, курил, ложился опять и прокручивал снова и
снова все разговоры за день, придумывал незаданные вопросы завучихе Вих
оть, находил остроумно-едкие ответы Владилену, стыдил директора Оюшмина
льда, и меня заполняла огромная обида, боль, печаль. Остро саднящий, жгущий
струп незаживающей душевной раны.
Лежал неподвижно, слушал вязкую, стоялую тишину и рассматривал через окн
о на затянутом дымной пеленой небосводе слепую серебряную монету луны.

И в этой тишине мне слышно было чье-то тяжелое хриплое дыхание, где-то вни
зу ни с того ни с сего заскрипели и смолкли деревянные половицы, отчетлив
о звякнуло лопнувшее стекло, невпопад ударили медным стоном стенные час
ы. Приподнял с подушки голову, внимательно прислушался, долго.
Нет, никого там нет. Некому ходить. Это мое прошлое уходит из умершего дома
.
Нужно уснуть, и сон все растворит, все смоет. Говорят, надо с горем переспа
ть.
Я дожидался этого волшебного мига засыпания Ч первой ступеньки моста н
ад небытием, за ним Ч новая жизнь, но сон еще долго не шел, пока наконец я не
открыл глаза и не увидел, что темнота прошла, наступило утро, и ночь выпал
а из жизни мутным, липким осадком без сновидений.
Школа в Рузаеве красиво стоит Ч в самом конце Добролюбовской улицы на в
ершине холма, и просматривается оттуда вся далекая округа: лес, река, крас
ные руины Спасо-Никольского монастыря: Сама школа в лучах утреннего сол
нца была похожа на огромный кусок рафинада: белые стены с голубовато-син
ими отблесками огромных окон.
Построили школу по самому современному проекту. Два трехэтажных блока, с
оединенных прозрачной аркой перехода. И внутри в последней предэкзамен
ационной паузе Ч послезавтра должны были начаться выпускные экзамены
Ч школа была такая же вымытая, нарядная и праздничная. Цветы, плакаты, лоз
унги, малолюдство и тишина Ч приметы предстоящего праздника и волнения
, как перед стартовым выстрелом на соревнованиях.
Я поднялся на второй этаж и прошел в учительскую. Немолодая женщина писа
ла за столом, что-то в журнале. Она подняла на меня взгляд, мгновение присм
атривалась, потом сказала:
Ч А-а, здравствуйте…
И я вспомнил, что видел ее вчера на поминках. Круглое лицо, рыжевато Ч сед
ые волосы, стянутые на затылке в скудный пучок, блеклый крап веснушек. Нас
знакомили, но в царившей сутолоке я успел сразу же позабыть, как ее зовут и
кто она такая.
Ч Меня зовут Маргарита Петровна, Ч избавила она меня от неловкости. Ч
Я преподаю географию. Мы с Николаем Ивановичем были ветераны школы. Мы с н
им работали еще в старом здании, а теперь только я осталась. Последняя, мож
но сказать…
Свежий аромат клейкой тополиной листвы и сирени, врывавшийся в учительс
кую через окна, смешивался с больничным запахом соды и хозяйственного мы
ла Ч где-то рядом мыли, чистили классы.
На лице Маргариты Петровны лежала печать испуга и искренней грусти Ч им
енно сегодня в пустой учительской она, наверное, почувствовала, что оста
лась из всех стариков в школе последней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51