- Ты знаешь, кто его уничтожил, нашего Милко? - кричит мне в ухо
Младенов.
- Знаю и кто и почему! - рявкаю я в ответ. - Милко нам симпатизировал
и дал понять, что он на нашей стороне, вот за это его и уничтожили. На
днях схлестнулся с Кралевым: "Довольно, - кричит, - этих анонимных статей!
Пускай пойдет передовица за подписью Младенова. Крупное имя, большой
авторитет!" Кралев весь пожелтел. И вот разделались с парнем...
Моя версия не целиком придумана. Милко и в самом деле раздражали
анонимные статьи, и, ссылаясь на номер, подписанный в печать, он заявил
Кралеву, что журнал не может состоять из одних анонимных материалов.
Грохот возле нас усиливается. Одна из голубых машин слетает на
обочину и опрокидывается. Туда бросаются люди в белых халатах. Кувырком
летит бельгийский "плимут" и тут же загорается. Из кабины едва успевает
выбраться водитель. Остальные таратайки - с продавленными дверками, с
дребезжащими, развороченными бамперами, с текущими радиаторами и картерами
- продолжают зигзагами мчаться вперегонки, поднимая невообразимый шум и
изрыгая тучи дыма.
- Если б дело заключалось только в этом, его бы просто прогнали! -
кричит мне Младенов.
- Не могли. Неудобно было после того, как прогнали меня. Тем более
Милко не одинок, не то что я, у него связи среди эмигрантов. Пошла бы
молва... Так хитрей: меня прогоняют, Милко убирают, приписывая убийство
коммунистам, а дальше твой черед, и опять будут собак вешать на
коммунистов. Главное, восстановить статус-кво. Вот чего они добиваются,
бай Марин! Им бы ткать свою паутину, как прежде, и чтоб никто не мешал! -
разъясняю я старику в самое ухо.
Стоит такой шум, что никто нас не слышит, никому из окружающих до нас
нет дела. Публика ревет, подпрыгивая на местах, поощряя самоистребление на
беговой дорожке, тогда как мы с Младеновым перекрикиваемся по поводу
другого самоистребления, не столь массового, но более безоглядного.
- Ничего они не могут иметь против меня, - упорствует старик. - Пока
что я с ними и ничем им не мешаю.
- Ты мешаешь им тем, что существуешь, ты внушительная фигура, какой
они никогда не были и не будут; что главная ставка у американцев на тебя,
несмотря на то, что громадный куш идет Димову. Димов с Кралевым уничтожат
тебя, потому что всегда будут видеть в тебе угрозу, пока ты жив. Сейчас у
них только деньги, а ликвидировав тебя, они станут и полновластными
хозяевами!
- Какие там деньги! Что ты мне все о деньгах толкуешь! - начинает
злиться Младенов, которого слово "деньги" всегда приводит в раж.
- Скажу тебе, не торопись! И докажу! На фактах и документах...
Первый тур состязаний в двадцать четыре круга подходит к концу. Из
двенадцати таратаек продолжают гонки только две - белый "пежо" и голубое
такси "ситроен". Однако в самом последнам туре "паккард", вышедший из
строя и слетевший на обочину при крутом повороте, собравшись с духом, дает
задний ход, сталкивается с "пежо" и опрокидывает его. Побеждает
французская команда, хотя в одном-единственном лице.
Устанавливается относительное затишье. По стадиону носятся тягачи и
линейки, расчищая поле. Крики прекращаются. Над секторами повисает
монотонный гул спокойных бесед.
Я достаю из кармана банковские справки и небрежным жестом подаю их
Младенову.
- Ты как-то мне говорил, что все проверил, но не мешает бросить
взгляд и на эти вот выписки.
Младенов бегло просматривает справки, затем прочитывает их еще раз,
более внимательно.
- Не может быть...
- Ну вот еще, "не может быть". Документы официальные, ты же видишь.
Кроме известного тебе счета, у Димова есть два других, на которые он
ежемесячно вносит секретные вознаграждения. Так что ты все же прав:
получаете вы с ним одинаково, только его сумма умножается на десять...
Я рассчитывал, конечно, что мои справки определенным образом
подействуют на Младенова, но не в такой степени. Лицо его постепенно
приобрело землистый оттенок, губы посинели, глаза налились кровью.
- Он заплатит мне за это... Могу я взять документы?
- Для тебя ведь они получены. Только предупреждаю: не делай
глупостей! Атмосфера сейчас такая, что стоит пикнуть, как они тут же тебя
ликвидируют. Пойми это раз и навсегда, бай Марин: они тебя ликвидируют,
глазом не моргнув!
Подавляя ярость, Младенов пытается собраться с мыслями. Потом
возвращает мне справки.
- Что ж, ладно. Держи их у себя. Что теперь делать?
Двадцать четыре машины, стеснившиеся за красно-белой зеброй,
неожиданно трогаются в этот момент, оглашая стадион ревом моторов.
- Я скажу тебе, что делать! - прокричал я. - Все обдумано. И не они
нас, а мы их, будь уверен.
На этот раз состязание являет собой подлинное побоище. Машин так
много, что они не столько продвигаются вперед, сколько сталкиваются в
облаках бензинового дыма, застилающего это бело-голубое стадо. Как только
какой-то таратайке удается оторваться, вдогонку ей тут же кидаются
несколько других, норовят броситься ей наперерез, бодают с боков, таранят
сзади, пока на одном из поворотов она не оказывается на обочине. Публика
неистово ревет, то и дело взлетают стаи рук, зонтов, шляп.
- Может, нам уйти? - морщится Младенов. - Голова распухла от этого
безумства!
- Нам не выбраться. Придется дождаться конца.
И мы остаемся среди этого содома, занятые своими мыслями, а перед
нами, на поле стадиона, бедные наемники, сжимая в руках руль, борются за
свой престиж и за свою жизнь, давясь ядовитым дымом, опрокидываются,
выбираются ползком из-под охваченных пламенем машин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79