Никакого преступления вы совершить не
успели, так что получится вроде от ворот поворот...
- Но поймите же, ради бога, не в чем мне сознаваться! - кричу я в
отчаянии. - Я вам сказал чистую правду: бежал, чтоб пожить на свободе!
Бежал, потому что там для меня нет жизни! Бежал, бежал, вы понимаете?!
Человек выбрасывает вперед свою пухленькую руку, как бы защищаясь от
моей истерии, а другой нажимает кнопку звонка.
- Уведите его!
Страж выводит меня за дверь, тумаком указывает направление, и я иду
по длинному пустому коридору, пытаясь собраться с мыслями. А какой-то
смутно знакомый голос издевательски шепчет мне на ухо: "Ступай пожалуйся
отцу с матерью!"
Это было перед обедом, а сейчас уже вечер, и никто ко мне не
приходит. Будто все на свете забыли обо мне, кроме моего соседа, который
неукоснительно напоминает каждые пять минут, что я предатель. Обо мне
забыли. И все же я уверен: стоит мне попытаться уснуть, как тут же придут
меня будить.
Постель на топчане отвратительно грязная, насквозь пропитанная
человеческим потом. Я лежу на спине, чтоб держать нос подальше от вонючей
дерюги, и стараюсь не думать о том, что меня ждет. Все возможные варианты
я уже перебрал в уме и решил, как действовать в каждом данном случае, так
что с этим покончено. Больше ломать голову не имеет смысла, это только
утомляет. Так же, как нападки соседа по камере.
- Вставай!
Голос идет откуда-то издалека, и я не обращаю на него внимания.
- Вставай!
Голос становится более ясным, даже осязаемым. Я слышу его и ощущаю
пинок в бок. Значит, я не ошибся. Едва успел забыться, как меня уже будят.
Открываю глаза. Часовой пинает меня тяжелым сапогом. Рядом с ним -
один из моих постоянных допросчиков.
- Вставай, ты что, оглох!
Меня приводят в ту же комнату, где принимал щекастый. Но сейчас
щекастого нет. Вместо него у темного окна стоит спиной к двери стройный
седоволосый мужчина в сером костюме безупречного покроя. Мои провожатые
удаляются и закрывают за собою дверь. Как бы не заметив моего появления,
мужчина еще с минуту напряженно глядит в окно, потом медленно
оборачивается и с любопытством разглядывает меня.
- Господин Эмиль Бобев?
Я киваю утвердительно, несколько удивленный титулом "господин", -
пока что меня тут никто не называл господином.
- Меня зовут Дуглас. Полковник Дуглас, - объясняет мужчина в сером.
Я снова киваю, ожидая, что будет дальше. Это "дальше" выражается в
том, что мне подносят пачку "Филипп Морис".
- Курите?
Я киваю в третий раз, беру сигарету, закуриваю, хватаясь на всякий
случай за угол письменного стола.
- Садитесь!
Я опускаюсь на стул. Седоволосый тоже садится, но не в кресло, а на
край стола, глубоко затягивается и снова пристально смотрит на меня своими
бесцветными глазами. Он весь какой-то бесцветный, будто облинялый от
частого умывания: брови цвета соломы, бледные, почти белые губы,
светло-серые глаза.
- Превратности судьбы, да?
По-болгарски он говорит правильно, но с сильным акцентом.
- То есть? - настороженно спрашиваю я.
- То есть рвались на свободу, а угодили в тюрьму! - отвечает мужчина
в сером и неожиданно разражается смехом, слишком звонким для такого
бесцветного человека.
- Нечто в этом роде, - бормочу я, впадая в приятный транс от
никотинового тумана.
- Наша жизнь, господин Бобев, сплошная цепь превратностей, -
назидательно произносит седоволосый, обрывая смех.
Я молча курю, все еще пребывая в никотиновом трансе.
- Значит, все дело в том, чтобы суметь дождаться очередной
превратности, которая может оказаться приятнее настоящей.
Рассуждения человека банальны, но не лишены логики, и я не вижу
оснований прерывать его. Похоже, однако, что он рассчитывает вовлечь меня
в разговор.
- А могли бы вы спокойно и откровенно рассказать мне о превратностях
вашей жизни попросту, как своему другу?..
- Опять? - Я бросаю на него страдальческий взгляд.
Седоволосый вскидывает бесцветные брови, словно его удивляет подобная
реакция. От этого мое раздражение усиливается.
- Послушайте, господин Дуглас, вы говорите о превратностях, но тут
дело совсем не в них, а в самом обычном тупоумии. Эти глупцы, которые в
течение полугода по три раза в день вызывают меня на допрос, не могут
взять в толк, что я не агент болгарской разведки. Я выложил им все как на
духу, но эти идиоты...
- Ш-ш-ш! - заговорщически останавливает меня человек в сером и,
приложив палец к губам, осторожно оглядывается, словно видит притаившегося
за стеной слухача.
- Плевать мне на них! - раздраженно кричу я. - Пусть себе слушают,
если хотят! Пускай знают, что они идиоты...
- Да-а-а... - неопределенно тянет полковник. - А как вы отнесетесь к
тому, если мы продолжим разговор в более подходящей обстоновке? В более
уютной, где вы могли бы успокоиться и прийти в себя...
- Я уже не верю в чудеса, - произношу я равнодушно. - Ни во что
больше не верю.
- Я верну вам эту веру, - ободряюще говорит седоволосый, поднимаясь.
- У вас есть друзья, господин Бобев. Друзья, о которых вы даже не
подозреваете.

Заведение тонет в розовом полумраке. Из угла, где играет оркестр,
доносятся протяжные стоны блюза. В молочно-матовом сиянии дансинга
движутся силуэты танцующих пар. Я сижу за маленьким столиком и сквозь
табачный дым вижу лицо седоволосого, очертания которого расплываются и
дрожат, словно отраженные в ручье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79