Не отстает от меня единственная машина
- серый "ситроен", который следит за мною от самой Сент-Оноре. Потом,
где-то на тридцатом километре, он внезапно исчезает. Поначалу я стараюсь
установить, кто его заменил. Но в конце концов убеждаюсь, что никто. Все
же Франсуаз выполнила свое полуобещание: на данном этапе слежка
прекращена.
Да, Франсуаз невольно попала в точку, когда назвала меня господин
Никто. Я и в самом деле что-то в этом роде, если опустить титул
"господин", потому что подкидыш, выросший без отца и матери, господином
стать не может. Все самые ранние мои воспоминания связаны с сиротским
домом, с его узким темным коридором, с голой казарменной спальней, в три
ряда заставленной солдатскими кроватями, покрытыми серыми одеялами и
грубыми, как мешковина, пожелтевшими простынями. Сырой, вымощенный
каменными плитами двор, запах кислой капусты, идущий из кухни в глубине
двора, запах грязных тряпок, которыми мы каждый вечер мыли полы,
монотонное бормотание молитвы перед тем, как есть жидкую сиротскую
похлебку с кусочком черного непропеченного хлеба, - все это сиротский дом.
И резкий, как скрип двери, голос воспитательницы, когда она била меня по
щекам своими костлявыми руками, приговаривая: "Иди жалуйся отцу с
матерью!"
Другие дети хоть знали имена своих родителей, которые умерли или
бросили их. Я же и этого не знал. Знал только, что был принесен каким-то
человеком, который нашел меня у себя под дверью. Звали меня Найден и
фамилию мне дали Найденов, потому что должен же человек носить какое-то
имя и фамилию.
Помню, как однажды за Петко пришел отец, чтобы забрать его домой.
Мать Петко умерла, а отца за что-то посадили в тюрьму, но теперь он вышел
из тюрьмы и явился за сыном. И пока Петко лихорадочно переодевался в
принесенную ему одежду, мы, сгрудившись у окон, разглядывали его отца,
стоящего во дворе. Наголо остриженная голова, помятые штаны, но это был
отец, настоящий отец, и мы, облепив окна, смотрели на него во все глаза.
Помню об этом, потому что всякий раз после того, как воспитательница
жестоко избивала меня или щипала твердыми, словно клещи, пальцами, я
забирался под свое колючее одеяло и, укрывшись с головой, чтоб заглушить
всхлипывания, представлял себе, как на другой день в сиротский дом
является человек, рослый, вроде отца Петко, и строго говорит: "Приведите
сейчас же Найдена Найденова. Я его отец. Пришел забрать его!"
Два блестящих снопа от моих фар бьются о туловище огромного
грузовика, убранного красными и зелеными сигнальными огнями, как
новогодняя елка. Навстречу одна за другой выскакивают легковые машины, и я
вынужден медленно следовать за этим грузовым чудовищем, загородившим всю
дорогу. Теперь я все чаще буду нагонять такие грузовики, потому что грузы
по шоссе перевозят главным образом ночью.
Наконец вереница летящих навстречу мне машин обрывается, мигая
фарами, я обгоняю грузовик и снова до предела жму на газ. В половине
двенадцатого пересекаю уже погрузившийся в сон Фонтенбло. Шестьдесят
километров за сорок минут - не так уж плохо. Если я сумею и дальше
двигаться в таком темпе, то может случиться, что я нагоню "пежо" Кралева
еще до Лиона.
Шоссе передо мной рассекает огромный вековой лес Фонтенбло. При
каждом повороте фары широкой светлой дугой обхватывают раскидистые кроны
старых дубов и снова спускаются на дорогу, чтоб пробивать во мраке
пространство. Под колесами равномерно летит лента шоссе, деревья одно за
другим отскакивают назад: словно некая невидимая рука нетерпеливо
пересчитывает их, и только свист ветра за спущенным стеклом напоминает о
том, что скорость "ситроена" далеко превосходит дозволенную.
Отец мой так и не пришел. Он скорее всего и не подозревал о моем
существовании, а может, его самого давно не было в живых. И все же однажды
пришли и забрали меня из сиротского дома. Это случилось после окончания
прогимназии, когда приют освобождается от своих питомцев, распределяя их
между желающими. Желающей взять меня оказалась женщина. Довольно
перезрелая, но еще красивая женщина в очень чистом белом платье и с ярко
накрашенными губами. Осмотрев несколько питомцев, она задержала свои
глубокие зеленоватые глаза на мне. Потом потрепала меня по щеке и
спросила: "Как тебя зовут, мой мальчик? Найден? Найден, ты хочешь пойти
жить к нам?" - "Хочу", - сказал я еле слышно и проникся такой душевной
теплотой к женщине с зелеными глазами, что мне стало как-то даже не по
себе.
Госпожа Елена жила в огромной квартире из четырех комнат, какой я и
представить себе не мог, - вся в коврах, плюшевая мебель, картины с
рыцарями и женщинами в прозрачных одеждах. Муж часто и подолгу разъезжал
по торговым делам либо возвращался домой только к утру. Госпожа Елена
сзывала в отсутствие мужа целую кучу своих приятельниц, которые много
болтали, много пили и оставляли после себя страшный беспорядок в гостиной
и столовой. Убирала в доме приходящая женщина, но она бывала только по
утрам, поэтому мне доводилось мыть посуду, бегать за всевозможными
покупками, помогать хозяйке прислуживать гостьям и убирать после их ухода
со стола.
Позже, припоминая все это, я догадался, что госпожа Елена надеялась и
на иные услуги с моей стороны. Уже на другой день после моего прибытия она
распростерла вечером на диване свои жиреющие телеса и заставила меня
растирать ее, но я, по-видимому, оказался очень скованным или робким,
потому что она то и дело восклицала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79