ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Дерево — это жизнь! Потому-то оно и тянет к себе человека. Не холодная, безжизненная глина,
не камень, которые, правда, крышу крепко держат, но душу, душу не греют... Говорите что хотите, а дерево никто никогда не одолеет...
— Но, но, но, мастер, ты с панталыку сбился,— горячится Моте Мушкетник.*- Как это так — не одолеет? Где, скажи, ты видел фабрику, настоящую, большую фабрику, срубленную как изба? Дерева там днем с огнем не сыщешь — только жженый кирпич и железный бетон. Нет, не спорь, мастер, не будь тем, кто землю роет, прошу прощения за выражение, дерево давно отжило свой век.
— Ну уж, ну уж!.. Каждая стройка своего материала требует, Кябярдис. Для фабрики, как ты говорил, жженый кирпич, железобетон нужен, а баня, она дерева просит.
— Что из того, что просит, когда этого дерева давно и в помине нет,— оживляется Гайлюс, опрокинув стаканчик и приглядываясь к закуске. Что выбрать: сальце Моте Мушкетника или свой сыр? — Хоть бы стены досками обшили, лично я так считаю. Но куда там! Все доски на пред-седателевы хоромы ухлопали...
— На то они и хоромы!.. Цетыре комнаты внизу, цеты-ре наверху. Играй себе в футбол! Салон для гостей. Только на обивку внутренних стен целая гора досок уела. Говорят, панов нет. А Стропус? Три целовека такой замок оккупировали, а мы, пятеро, как сельди в боцке... Граф! Вот так.
— Но, но, но! — одергивает его Моте Мушкетник.— Нечего на Стропуса собак вешать. Председателю колхоза положен простор. Может, гость какой нагрянет или, скажем, еще кто... Неужто большое начальство прикажешь на кухне привечать? Или, к примеру, кто-нибудь из другой республики пожалует, чтобы на наш колхоз поглядеть... ведь мы же не какие-нибудь, а образцовые. Стыдно будет за Дягимай. А что до графства, то мы графы похлеще, чем Стропус, ежели, конечно, по домам судить... Со своим домом, пусть и дрянным, все что тебе заблагорассудится делай — твоя собственность. А Стропус — ни-ни... Замок, как ты, Пирсдягис, выразился, так сказать, общее богатство... за денежки колхозные построен. Его не продашь и внаем не сдашь, придет другой председатель — выметайся, уступи все комнаты внизу и наверху новой власти.— Моте Мушкетник пялит косоватые глаза на собутыльников. Водка румянит его круглые щеки. Маленькие, спрятавшиеся под лохмами уши пламенеют, как маки в середине лета. Он сидит, втянув голову в плечи, и на затылке, едва виднеющемся в темноте, багровеют обозначившиеся веревки вен. Силища! Саженные плечи, широкая грудь, толстые, крепкие жгуты рук!.. Взвали на спину Кябярдису стопятидеся-тикилограммовую ношу — и потащит, не пошатнется, а ведь он седьмой десяток разменял. Глядишь на его молодое, брызжущее здоровьем лицо и думаешь: не шесть десятков ему, а лет сорок, не более.— Вот так мне, Еронимас, кажется... А теперь, ежели перевернуть страницу и заглянуть в твои бумаги, то всемером в трех комнатах — это сегодня каждый олух знает — тесновато. В городе, правда, бывает и потесней... Но мы же не о городе толкуем, а о Дя-гимай, об образцовом хозяйстве. В таком колхозе, как наш, каждый, заглядываясь на другого, желает жить получше... Твоя Салюте сама выхвалялась: в будущем-де году новую избу построим! Видать, от отца и от Юстины отделиться хочет... Помучаешься зиму-другую и следующей осенью сможешь к Гиринисам перебраться.
— Цто, милости просить? — обижается Пирсдягис, вперив взгляд в почти допитую бутылку.— Еронимас Пирсдягис никогда и ни перед кем хребта не гнул и гнуть не будет. Вот так.
— Ясное дело. Кто тебя не знает,— насмешливо басит Моте Мушкетник, скрывая улыбкой свою обиду.— Ты — прямой, принципиальный... И головастый, как царь Соломон... Это какое-то недоразумение, что такого человека, как ты, в правление не избрали. Но ты потерпи, Еронимас, скоро отчетно-выборное, может, тебе удастся забраться в Стропусово кресло. Тогда его хоромы в твоих руках.
— Не гоносись, не гоносись,— Пирсдягис кладет на стол пустую бутылку и принимается ее катать.— Поставил каплю водки и думаесь: мозесь над всеми насмехаться. Нацальник, видись ли, отыскался! Он мне, как последнему захребетнику, видись ли, цузую крысу предлагает! И у кого—у Гиринисов! У этого недотепы Унте! Тьфу! Пирсдягис луцсе дерном накроется, небесами, но не позволит, цтобы какой-то молокосос указывал ему, как по избе ходить. Хоть я и не ахти какой пан, но был и до гроба буду сам себе хозяин! Вот так!
— Хозяин с сумой,— словно между прочим замечает Гайлюс, по-прежнему пряча в подковку усов хитрую усмешку, и сует руку в карман штанов.— Раз так, давайте скинемся по рублику и двадцать пять копеек. У банщика, так я считаю, отыщется для нас бутылка. У него всегда есть. Может, говорю, тогда все сговорчивей станем...
Пирсдягис подскакивает как ужаленный, увидев на ладони Гайлюса помятый рубль. Еще мгновенье — и он у дверей комнаты Мармы.
— Впусти, Робертас, дело есть,— последние слова он ^произносит по-русски.— Дай одну бутылоцку отравы за |пятерку.
Вскоре Пирсдягис возвращается охваченный каким-то радостным озорством, шумно ставит бутылку на стол. Желтые прыщи у него на лице сияют, как под солнцем.
— Нузен мне вас рубль двадцать пять копеек как собаке пятая нога... Пирсдягис, благодаренье богу и советской власти, ни нисций. Вот так.
Гайлюс, довольный удавшимся маневром, запихивает свой рубль обратно в карман. Только мастер Сартокас и Моте Мушкетник пытаются всучить Пирсдягису свою долю. Но тот ни за что не соглашается. Пейте!.. И чтоб ни мур-мур... Пирсдягис рубля не пожалеет! И мужики пьют. Стакан идет по кругу, горяча кровь и развязывая языки. Но теперь уже верх берет не вражда, а миролюбие. Судачат о том, на чем все сходятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
не камень, которые, правда, крышу крепко держат, но душу, душу не греют... Говорите что хотите, а дерево никто никогда не одолеет...
— Но, но, но, мастер, ты с панталыку сбился,— горячится Моте Мушкетник.*- Как это так — не одолеет? Где, скажи, ты видел фабрику, настоящую, большую фабрику, срубленную как изба? Дерева там днем с огнем не сыщешь — только жженый кирпич и железный бетон. Нет, не спорь, мастер, не будь тем, кто землю роет, прошу прощения за выражение, дерево давно отжило свой век.
— Ну уж, ну уж!.. Каждая стройка своего материала требует, Кябярдис. Для фабрики, как ты говорил, жженый кирпич, железобетон нужен, а баня, она дерева просит.
— Что из того, что просит, когда этого дерева давно и в помине нет,— оживляется Гайлюс, опрокинув стаканчик и приглядываясь к закуске. Что выбрать: сальце Моте Мушкетника или свой сыр? — Хоть бы стены досками обшили, лично я так считаю. Но куда там! Все доски на пред-седателевы хоромы ухлопали...
— На то они и хоромы!.. Цетыре комнаты внизу, цеты-ре наверху. Играй себе в футбол! Салон для гостей. Только на обивку внутренних стен целая гора досок уела. Говорят, панов нет. А Стропус? Три целовека такой замок оккупировали, а мы, пятеро, как сельди в боцке... Граф! Вот так.
— Но, но, но! — одергивает его Моте Мушкетник.— Нечего на Стропуса собак вешать. Председателю колхоза положен простор. Может, гость какой нагрянет или, скажем, еще кто... Неужто большое начальство прикажешь на кухне привечать? Или, к примеру, кто-нибудь из другой республики пожалует, чтобы на наш колхоз поглядеть... ведь мы же не какие-нибудь, а образцовые. Стыдно будет за Дягимай. А что до графства, то мы графы похлеще, чем Стропус, ежели, конечно, по домам судить... Со своим домом, пусть и дрянным, все что тебе заблагорассудится делай — твоя собственность. А Стропус — ни-ни... Замок, как ты, Пирсдягис, выразился, так сказать, общее богатство... за денежки колхозные построен. Его не продашь и внаем не сдашь, придет другой председатель — выметайся, уступи все комнаты внизу и наверху новой власти.— Моте Мушкетник пялит косоватые глаза на собутыльников. Водка румянит его круглые щеки. Маленькие, спрятавшиеся под лохмами уши пламенеют, как маки в середине лета. Он сидит, втянув голову в плечи, и на затылке, едва виднеющемся в темноте, багровеют обозначившиеся веревки вен. Силища! Саженные плечи, широкая грудь, толстые, крепкие жгуты рук!.. Взвали на спину Кябярдису стопятидеся-тикилограммовую ношу — и потащит, не пошатнется, а ведь он седьмой десяток разменял. Глядишь на его молодое, брызжущее здоровьем лицо и думаешь: не шесть десятков ему, а лет сорок, не более.— Вот так мне, Еронимас, кажется... А теперь, ежели перевернуть страницу и заглянуть в твои бумаги, то всемером в трех комнатах — это сегодня каждый олух знает — тесновато. В городе, правда, бывает и потесней... Но мы же не о городе толкуем, а о Дя-гимай, об образцовом хозяйстве. В таком колхозе, как наш, каждый, заглядываясь на другого, желает жить получше... Твоя Салюте сама выхвалялась: в будущем-де году новую избу построим! Видать, от отца и от Юстины отделиться хочет... Помучаешься зиму-другую и следующей осенью сможешь к Гиринисам перебраться.
— Цто, милости просить? — обижается Пирсдягис, вперив взгляд в почти допитую бутылку.— Еронимас Пирсдягис никогда и ни перед кем хребта не гнул и гнуть не будет. Вот так.
— Ясное дело. Кто тебя не знает,— насмешливо басит Моте Мушкетник, скрывая улыбкой свою обиду.— Ты — прямой, принципиальный... И головастый, как царь Соломон... Это какое-то недоразумение, что такого человека, как ты, в правление не избрали. Но ты потерпи, Еронимас, скоро отчетно-выборное, может, тебе удастся забраться в Стропусово кресло. Тогда его хоромы в твоих руках.
— Не гоносись, не гоносись,— Пирсдягис кладет на стол пустую бутылку и принимается ее катать.— Поставил каплю водки и думаесь: мозесь над всеми насмехаться. Нацальник, видись ли, отыскался! Он мне, как последнему захребетнику, видись ли, цузую крысу предлагает! И у кого—у Гиринисов! У этого недотепы Унте! Тьфу! Пирсдягис луцсе дерном накроется, небесами, но не позволит, цтобы какой-то молокосос указывал ему, как по избе ходить. Хоть я и не ахти какой пан, но был и до гроба буду сам себе хозяин! Вот так!
— Хозяин с сумой,— словно между прочим замечает Гайлюс, по-прежнему пряча в подковку усов хитрую усмешку, и сует руку в карман штанов.— Раз так, давайте скинемся по рублику и двадцать пять копеек. У банщика, так я считаю, отыщется для нас бутылка. У него всегда есть. Может, говорю, тогда все сговорчивей станем...
Пирсдягис подскакивает как ужаленный, увидев на ладони Гайлюса помятый рубль. Еще мгновенье — и он у дверей комнаты Мармы.
— Впусти, Робертас, дело есть,— последние слова он ^произносит по-русски.— Дай одну бутылоцку отравы за |пятерку.
Вскоре Пирсдягис возвращается охваченный каким-то радостным озорством, шумно ставит бутылку на стол. Желтые прыщи у него на лице сияют, как под солнцем.
— Нузен мне вас рубль двадцать пять копеек как собаке пятая нога... Пирсдягис, благодаренье богу и советской власти, ни нисций. Вот так.
Гайлюс, довольный удавшимся маневром, запихивает свой рубль обратно в карман. Только мастер Сартокас и Моте Мушкетник пытаются всучить Пирсдягису свою долю. Но тот ни за что не соглашается. Пейте!.. И чтоб ни мур-мур... Пирсдягис рубля не пожалеет! И мужики пьют. Стакан идет по кругу, горяча кровь и развязывая языки. Но теперь уже верх берет не вражда, а миролюбие. Судачат о том, на чем все сходятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180