ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
эва, сколько лет погублено! Если мерить космическими мерками, жизнь.человека — только вспышка молнии, почти неуловимая для глаза истории, микроскопическая доля мгновения, которая осталась бы на веки вечные незафиксированной и покрытой мраком неизвестности, не используй мы все эти мгновения до конца.
Повилас Гиринис боготворил вечность, благоговел перед бессмертными именами, вписанными в ее книги, и лелеял мечту — оставить свой след в истории астрофизики, но деятельностью его двигало не честолюбие, а желание честного работяги сделать что-нибудь полезное для человечества: дело в том, что он искренне верил, что путь человека к познанию (а отсюда — к прогрессу) есть одновременно и путь к счастью. Он бывал счастлив, подсчитав, что приготовление котлет, купленных в кулинарном магазине, сэкономит ему по меньшей мере полчаса и на такие же полчаса продлит время его активной жизни, много лет тому назад посвященной его кумиру — науке.
Приход Унте зачеркнул эти сэкономленные полчаса. Ученый Повилас Гиринис, безнадежно запутавшийся в созвездиях, расстояние до которых исчислялось миллиардами световых лет, тотчас же вернулся на свою планету, превратившись в сентиментального, истосковавшегося по отчему дому ребенка. Глаза у него увлажнились, губы задрожали, когда, открыв дверь, он протянул руки к брату. «Как же так? Нежданно-негаданно...» Он стоял, тяжело дыша, прижав к себе Унте, от которого веяло удушливым теплом? деревенского жилья, и тепло это захлестывало душу.
— Как хорошо, как хорошо...— частил Повилас прищурившись.— Сбрасывай овчину. Садись. Рассказывай, что нового у вас там, в Дягимай.
— Живем...
— Отец как, Юстина с Бируте?
— Все по-старому...
— По-старому, говоришь?— Повилас снова прищурился и покачал головой.— И я себе так представляю. Все как было: и наша усадьба, и изба, и родители, и сестры... Ты меня, брат, в детство вернул!
— Что поделаешь: сам домой не приезжаешь. Так считай, что дом к тебе приехал.
— Да, давненько я у вас не был. Надо бы хоть раз в год, по...— Повилас нескладно махнул рукой, как бы винясь и оправдываясь, хоть и знал, что Унте не поймет его.— Слишком мало времени отмерено человеку. Хоть бы календарный год был подлиннее, ну, скажем, тысяча дней...
— Хватит и столько, сколько бог положил, как отец наш говорит. Зачем эти тысячи?— несмело возразил Унте; он стеснялся брата, пришибленный его величием.
— Должно хватить,— уступил Повилас— Нам отмерено несколько вершков веревки, это, конечно, меньше, чем надо, но научимся же использовать их так, чтобы взобраться на свою вершину. В конечном счете не все решает время: порой человек, умеющий собрать в кулак все запасы своей духовной энергии, может за день сделать больше, чем за десятилетия. Это единственный способ продлить с пой век. Да, как здоровье отца?
— В последнее время на сердце жалуется... Переживания, годы...
— Постараюсь, обязательно постараюсь приехать,— засуетился Повилас.
— Ты хоть на юбилей выберись. Ежели, конечно, дотянет...— В словах Унте послышалась укоризна.— Мать мы тебя в последний путь проводили...
Повилас мог оправдаться тем, что был в то время за границей, но промолчал. Видно, прямота брата задела его, а может, еще более оттенила его, Повиласа, бесконечное одиночество. Он знал: о чем бы они дальше ни говорили, все ранно их слова не западут в душу.
— Входи,— сказал Повилас, распахнув дверь в гостиную.— Ты, наверное, не обедал? Жаль, хозяйка в отъезде, и н, увы, не ахти какой повар.
— Спасибо, я сыт. Наелся до отвала Вот если бы чего-нибудь попить...
Брат достал из холодильника яблочный сок.
— Должно быть, пивцо лучше, но я его изгнал из дому: только лень нагоняет да притупляет мозги. Лучше мы с тобой кофейку выпьем и по рюмке коньяка.
Унте хотел было объяснить брату, что вот уже месяц, как ни пива, ни водки, ничего спиртного не употребляет, даже пятый день не курит,— до того не терпелось от всякой скверны душу очистить,— и все же не устоял, кивнул головой: что же, рюмочку коньяка с кофе можно... И зачем, спрашивается, брату напоминать о своей треклятой слабости; Повилас, оторвавшийся от Дягимай, наверное, и не знает о ней. А если и знал, то забыл давно... Пусть видит: и он, Унте, такой же, как другие,— выпивает, но голову не ^еряет.
— Хорошо у тебя,— сказал он, осмелев, и принялся оглядывать гостиную.— Картины, книги, чистый воздух... Пахнет как! Не так, как у нас в деревне. Целый день, с утра до вечера, в грязи, в навозе, минутки нет, чтобы газету почитать.
— Так, может, тебя в город потянуло?— настороженно спросил Повилас.
— Уж кого-кого, а меня не потянет. Просто к слову пришлось. Нет, не по мне эта бочка, битком набитая селедкой.
Повилас посмотрел поверх его головы и ничего не ответил.
— Как дела у Даниелюса?— после паузы осведомился он, налив себе рюмку.
— Руководит...— бесстрастно ответил Унте.— Уважаем, ценим. И жизнью вроде бы доволен...
— Ну, а ты?
— Как тележное колесо на раздрызганном проселке: из ямы в яму.
— Рассказывай.
— Да тут и рассказывать-то нечего. Такова доля всех деревенских жителей.
— Позволь, позволь, как же так?— удивился Повилас— Деревенские жители, как тележное колесо на раздрызганном проселке: из ямы в яму, а горожане что — по асфальту с песней, аж искры летят?
— Летят не летят...— пробормотал Унте.— У каждого свои ямы...
Повилас отпил глоток коньяка, и Унте, последовав его
примеру, тоже поднес рюмку к губам и сам не заметил, как опрокинул ее до дна. Унте смущенно смотрел на оставшуюся бурую капельку в рюмке, чувствовал, как по телу разливается приятное тепло, светлеет в глазах и рушатся преграды между ним и братом, преграды, воздвигнутые долгими месяцами разлуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Повилас Гиринис боготворил вечность, благоговел перед бессмертными именами, вписанными в ее книги, и лелеял мечту — оставить свой след в истории астрофизики, но деятельностью его двигало не честолюбие, а желание честного работяги сделать что-нибудь полезное для человечества: дело в том, что он искренне верил, что путь человека к познанию (а отсюда — к прогрессу) есть одновременно и путь к счастью. Он бывал счастлив, подсчитав, что приготовление котлет, купленных в кулинарном магазине, сэкономит ему по меньшей мере полчаса и на такие же полчаса продлит время его активной жизни, много лет тому назад посвященной его кумиру — науке.
Приход Унте зачеркнул эти сэкономленные полчаса. Ученый Повилас Гиринис, безнадежно запутавшийся в созвездиях, расстояние до которых исчислялось миллиардами световых лет, тотчас же вернулся на свою планету, превратившись в сентиментального, истосковавшегося по отчему дому ребенка. Глаза у него увлажнились, губы задрожали, когда, открыв дверь, он протянул руки к брату. «Как же так? Нежданно-негаданно...» Он стоял, тяжело дыша, прижав к себе Унте, от которого веяло удушливым теплом? деревенского жилья, и тепло это захлестывало душу.
— Как хорошо, как хорошо...— частил Повилас прищурившись.— Сбрасывай овчину. Садись. Рассказывай, что нового у вас там, в Дягимай.
— Живем...
— Отец как, Юстина с Бируте?
— Все по-старому...
— По-старому, говоришь?— Повилас снова прищурился и покачал головой.— И я себе так представляю. Все как было: и наша усадьба, и изба, и родители, и сестры... Ты меня, брат, в детство вернул!
— Что поделаешь: сам домой не приезжаешь. Так считай, что дом к тебе приехал.
— Да, давненько я у вас не был. Надо бы хоть раз в год, по...— Повилас нескладно махнул рукой, как бы винясь и оправдываясь, хоть и знал, что Унте не поймет его.— Слишком мало времени отмерено человеку. Хоть бы календарный год был подлиннее, ну, скажем, тысяча дней...
— Хватит и столько, сколько бог положил, как отец наш говорит. Зачем эти тысячи?— несмело возразил Унте; он стеснялся брата, пришибленный его величием.
— Должно хватить,— уступил Повилас— Нам отмерено несколько вершков веревки, это, конечно, меньше, чем надо, но научимся же использовать их так, чтобы взобраться на свою вершину. В конечном счете не все решает время: порой человек, умеющий собрать в кулак все запасы своей духовной энергии, может за день сделать больше, чем за десятилетия. Это единственный способ продлить с пой век. Да, как здоровье отца?
— В последнее время на сердце жалуется... Переживания, годы...
— Постараюсь, обязательно постараюсь приехать,— засуетился Повилас.
— Ты хоть на юбилей выберись. Ежели, конечно, дотянет...— В словах Унте послышалась укоризна.— Мать мы тебя в последний путь проводили...
Повилас мог оправдаться тем, что был в то время за границей, но промолчал. Видно, прямота брата задела его, а может, еще более оттенила его, Повиласа, бесконечное одиночество. Он знал: о чем бы они дальше ни говорили, все ранно их слова не западут в душу.
— Входи,— сказал Повилас, распахнув дверь в гостиную.— Ты, наверное, не обедал? Жаль, хозяйка в отъезде, и н, увы, не ахти какой повар.
— Спасибо, я сыт. Наелся до отвала Вот если бы чего-нибудь попить...
Брат достал из холодильника яблочный сок.
— Должно быть, пивцо лучше, но я его изгнал из дому: только лень нагоняет да притупляет мозги. Лучше мы с тобой кофейку выпьем и по рюмке коньяка.
Унте хотел было объяснить брату, что вот уже месяц, как ни пива, ни водки, ничего спиртного не употребляет, даже пятый день не курит,— до того не терпелось от всякой скверны душу очистить,— и все же не устоял, кивнул головой: что же, рюмочку коньяка с кофе можно... И зачем, спрашивается, брату напоминать о своей треклятой слабости; Повилас, оторвавшийся от Дягимай, наверное, и не знает о ней. А если и знал, то забыл давно... Пусть видит: и он, Унте, такой же, как другие,— выпивает, но голову не ^еряет.
— Хорошо у тебя,— сказал он, осмелев, и принялся оглядывать гостиную.— Картины, книги, чистый воздух... Пахнет как! Не так, как у нас в деревне. Целый день, с утра до вечера, в грязи, в навозе, минутки нет, чтобы газету почитать.
— Так, может, тебя в город потянуло?— настороженно спросил Повилас.
— Уж кого-кого, а меня не потянет. Просто к слову пришлось. Нет, не по мне эта бочка, битком набитая селедкой.
Повилас посмотрел поверх его головы и ничего не ответил.
— Как дела у Даниелюса?— после паузы осведомился он, налив себе рюмку.
— Руководит...— бесстрастно ответил Унте.— Уважаем, ценим. И жизнью вроде бы доволен...
— Ну, а ты?
— Как тележное колесо на раздрызганном проселке: из ямы в яму.
— Рассказывай.
— Да тут и рассказывать-то нечего. Такова доля всех деревенских жителей.
— Позволь, позволь, как же так?— удивился Повилас— Деревенские жители, как тележное колесо на раздрызганном проселке: из ямы в яму, а горожане что — по асфальту с песней, аж искры летят?
— Летят не летят...— пробормотал Унте.— У каждого свои ямы...
Повилас отпил глоток коньяка, и Унте, последовав его
примеру, тоже поднес рюмку к губам и сам не заметил, как опрокинул ее до дна. Унте смущенно смотрел на оставшуюся бурую капельку в рюмке, чувствовал, как по телу разливается приятное тепло, светлеет в глазах и рушатся преграды между ним и братом, преграды, воздвигнутые долгими месяцами разлуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180