— Вы меня презираете? — подавленно спросила Кристина.— Ненавидите меня?
Женщина вздрогнула.
— Неправда. Нет, нет! — всполошилась она.— За что я должна вас презирать? Почему? Паулюс мне много о вас говорил, и только хорошее.— Помедлив немножко, добавила: — Если хотите знать — я вам завидую.
Ах ты господи...
— Почему? Почему вы мне завидуете?
— Не знаю.
— Думаете, я счастлива?
— Не знаю. В вас что-то есть... было что-то, чего у другой...
Довольно долго обе молчали, пока сестра Паулюса снова не заговорила:
— Пройдут недели две, может, месяц, он вернется, начнет работать, печься о своих учениках. Он показывал вам свою картотеку? Нет? Вот она,— махнула она рукой на посылочные ящики, из которых торчали карточки. — Здесь как бы история каждого его бывшего ученика. Что бы ни узнал, что бы ни услышал, все записывает. Пришпиливает письма от них, фотографии, вырезки из газет. Этим он живет. Книгами и чужими жизнями. Вот почему прошу: оставьте его в покое. Не встречайтесь с ним, не надо. Эти встречи для него невыносимы. Пускай успокоится, пускай живет прошлым, тем временем, когда вы были... когда вы с ним... Эту вашу фотографию он повесил не для украшения.
Лишь выйдя на улицу, Кристина почувствовала, что держит в судорожно сжатой руке листочек. В тусклом свете развернула, разгладила и прочла: «...присядь на камень, отдохни, я тебе осенней земляники наберу...» Положила в сумку.
По низкому подмокшему небу угрожающе ползла черная шуга туч.
Перед домом Криста остановилась. Окна их комнат были так темны, что сердце сжалось. Только не домой! Не домой... Но куда деться?
И в коридоре было темно, она даже не оглянулась к Гражвиле. Шла, выставив руки, высоко поднимая ноги. Постучалась костяшками пальцев. За ней что-то зашуршало, зашелестело. Еще раз постучалась, сильнее, подергала ручку.
Дверь открыла Чеслова и тут же отпрянула. Кристину она не ждала, разумеется. Но почему так растерялась, словно увидела призрак? Почему в ее руке тяжелый утюг? Рука с утюгом, как с позорной уликой, спряталась за спину. На полу валялся провод с вилкой.
Кристина без приглашения перешагнула порог и машинально спросила:
— Бронюса, наверно, нет?
Чеслова попятилась, украдкой поставила утюг на тумбочку, заслонила его спиной. Только когда скрестила руки на груди, широко ухмыльнулась.
— Вот новость — Бронюс понадобился! А почему не тетя Гражвиле? Если хочешь знать, она в больницу убежала. Встретила ее. Надо или нет, все туда бегает. Просила тебе передать. Помирает кто-то.
В голове Кристины молнией вспыхнул тетин рассказ о тяжело больной женщине и тут же погас. На столе она увидела неразрезанный пирог, пустую бутылку, стаканчик с прозрачной жидкостью на донышке, и только теперь до нее дошло — Чеся пьяна. Одна пила? В одиночку?
— Почему так смотришь на меня, Криста? Или я не такая, как всегда? — Как девчонка, пальцами обеих рук взялась за подол платья, приподняла, высоко обнажив грузные бедра, повернулась на одной ноге, покачнулась.— Вот доля моя, долюшка...— Жутковато завыла, встряхнула головой и, перестав кривляться, спросила прямо: — Принесла?
— Чего?
— Динамит кончился.
— Чеся...
— Ой, ой, только не читай мне нотации. Во — сколько их уже наслушалась, наизусть слово в слово знаю. И святую из себя не изображай, Криста, чует мое сердце — ты сама-то ведь тоже в луже... Никак за Паул юсом бегаешь?
Кристина не выдержала ее пристального взгляда, отвернулась.
— Я ухожу, Чеся.
— Вот если принесешь... Почему все так запуталось, вкривь да вкось пошло? А, Криста?
— Не понимаю, о чем ты.
— Да обо всем. О себе. И о тебе тоже. Не нравится, что и тебя в тот же самый гоголь-моголь вбиваю?
Кристина прислонилась плечом к дверному косяку, нашарила пальцами ручку, но ее взгляд устремился к боковой стене, на которой висели фотографии из цикла «Закатов», от которых исходило ощущение пронзительной вечерней тоски. Глядела издали и вместо незнакомой девушки увидела свое изображение на белой стене
комнаты Паулюса. Ах, Бронюс, зачем надо было так?.. Почему ты... почему?..
Наконец Чеслова придвинула стул, и Кристина, совсем обессилев, присела на краешек. Уселась и Чеся: ее руки были неспокойны, не находили себе места.
— Ты хочешь знать, где Бронюс? — выплеснула в рот капли из стаканчика, крутанула его по столу.— Сегодня в обед попросила бригадиршу, чтоб отпустила часика на два. Прибежала, пирог испекла, слоеный, точно по рецепту. Для кого его пекла? Думаешь, для себя? Полакомиться решила? Или к празднику? Может, мне хотелось, чтоб был праздник. А Бронюс с этой шлюхой на мотоцикле носится. Раскорячилась на сиденье, мерзавка. Фотографирует!
Подошла к простенку между окнами, сняла фотографию, глянула с презрением, швырнула наземь, играючи потерла ногой. Потом потянулась за следующей. Кристина схватила ее руки, но Чеся легко высвободилась. Когда все фотографии, истерзанные, валялись на полу, она снова уселась.
— Что ты сделала, Чеся?
— Так надо было,— усмехнулась.
— Еще пожалеешь, Чеся.
Чеся подняла мятую фотографию с изображением девушки.
— Хороша, а? Может, та же самая. Наверняка та же самая шлюха!— и разорвала.
— Пожалеешь, локти будешь кусать.
В коридоре раздался грохот. Чеслова затаила дыхание, вслушалась, уставившись на дверь, всем телом подалась в ту сторону. Отыскала взглядом утюг на тумбочке, рука поднялась было, растопыренные пальцы застыли.
Кристину пронзила страшная мысль.
— Чеся! Что ты думаешь, Чеся!
Чеслова слушала, напружинившись всем телом, потом зажмурилась, оскалила стиснутые зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81