..
Кристину бросило в озноб. С полей долетел едкий осенний запах сжигаемой картофельной ботвы, где-то далеко уныло шлепали колеса телеги по вязкой пашне, фыркнула лошадь. В ложбине, за мостом через реку, светились городские огни, и небо там как будто было выше и светлее.
Старуха, скрипя суставами, поднялась с лавочки, потопталась на месте, постучала палочкой по тропе. Согнувшаяся в три погибели, какая-то скукоженная. Призрак. Чучело. Не она, нет, не она произносила эти речи, полные надежды и веры, нет, не она сидела в президиумах и гордая, прямая как трость проходила по улицам так уверенно и так легко, что женщины провожали ее завистливыми взглядами. Не она... нет, не она, качает головой Кристина.
— И все-таки королева стала Золушкой. Таков конец сказки.
Старуха чуть было не споткнулась, словно ее подтолкнули, и из темноты ответила:
— Нет, нет, Золушка стала королевой!
Тихий, но отчетливый голос — словно просвистел ветер, пронизывающий, холодный, леденящий, и Кристина скрестила руки на груди, ссутулилась.
— Королева она... королева...— под ногами удаляющейся старухи скрипел щебень обочины.
Кристина бежала по самой середине пустой улицы, все так же прижимая руки к груди, будто боялась, как бы не выпало колотящееся сердце. Бежала с горки, дробными шажками рассекая вечернюю тишину. На мосту, запыхавшись, остановилась, раскрытым ртом ловила воздух. Ах ты господи, Криста, успокаивала себя.
При тусклом свете засиженной мухами и затянутой паутиной лампочки отыскала ключ. Прошмыгнет прямо в свою комнату, тетя Гражвиле и не заметит. Конечно, никуда она не1 убежит от ее взглядов, от расспросов и речей. Но очень уж хочется хоть минутку побыть одной, посидеть в уголке дивана и попробовать
разобраться, что с ней творится, что дал ей этот день, такой непохожий на множество, на великое множество других дней. Чем он чреват? Чем заполнил пустоту, образовавшуюся в груди за долгие-долгие годы? Пришло спокойствие? Нет, нет. Спокойнее не стало. Перемешалось все, всплыли из глубины затянутые мутью времени слова и чувства, надежда и вера. Завтра, завтра...
Скрежет издал заржавевший замок. В конце коридора, заставленного всякой рухлядью, возле двери Чесловы, раздался шорох. Кристина нырнула к себе. Ах ты господи! Как она, войдя в калитку, не заметила света в окнах, как не услышала голоса? Но разве она повернула бы назад?
Со стула поднялся Марцелинас. Его лицо озарила по-детски виноватая улыбка и тут же погасла. Взгляд серых, усталых глаз, словно испугавшись удивления и вопроса на лице Кристины, скользнул по полу и уперся в угол.
Кристина стояла у двери боком, чуть подавшись вперед, однако с каждым мгновением все больше приходила в себя, медленно выпрямлялась, все выше поднимала голову.
Шаркая шлепанцами, подошла тетя Гражвиле, кончиками пальцев осторожно коснулась ее плеча, дохнула в лицо запахом липового цвета.
— Гость у нас. Гость долгожданный.
Словно с высоты глядела Кристина — осанистая, величественная, беспощадная. Глядела и молчала, ждала. А может, не находила подходящих слов.
— Где ты носилась до сих пор, детонька? Я так переживала, так переживала.
Кристина не слышала воркованья тети Гражвиле, не чувствовала ее пальцев, осторожно коснувшихся локтя.
— Нитки на тебе сухой нету. Много ли нужно, чтоб захворала, не приведи господи.
Марцелинас не выдержал.
— Заскочил по дороге. В командировку ездил...
Кристина шагнула на середину комнаты. Ведь она
здесь — хозяйка, а не какая-нибудь посторонняя.
— Столько лет, и дороги не забыл?
— Не забыл, Кристина.
— Дорога теперь новая, прямая.
— Прямых дорог нет.
— Она стороной проходит.
«Зачем приехал? — спрашивали глаза Кристины.— Зачем приехал?» — вертелся на языке вопрос.
— Сейчас чайник поставлю, а то еще сляжешь у меня,— засуетилась тетя Гражвиле и бочком удалилась к себе.
«Зачем приехал?» — обжигали глаза Кристины.
— Я уже надежду потерял...
— Надежду?
— Думал, не дождусь тебя.
— Ах ты господи! — грянул колючий смех.— Ты меня ждал. Как красиво с твоей стороны, Марцелинас. Ждал час или целых два. Да, ждал.
Марцелинас схватился руками за высокую спинку стула, потом застегнул пуговицы на пиджаке, опустил голову и, казалось, собрался двинуться к двери.
— Я хотел тебя поздравить,— тяжело махнул рукой на стол, и Кристина только теперь заметила огненные язычки гладиолусов, поставленных в высокую вазу.— Завтра твой день рождения.
Ах, она и забыла про свой день рождения. Какой большой этот день... какой долгий.
— Спасибо, что вспомнил.
— Есть вещи, которые нельзя забыть.
— Не говори так,— дернулись плечи Кристины. Может, от холода — курточка хоть выжми, вся она мокрая. И волосы истерзаны ветром. Вид у нее наверняка просто несчастный, жалкий, как у бродячей кошки.— Я переоденусь.
Схватила из шкафа в охапку первое попавшееся и бросилась в комнату тети Гражвиле. Упала на кровать, уткнулась лицом в сугроб подушек, страстно желая уто- N . и. и нем, исчезнуть, заснуть неожиданно и спать беспробудно, а проснуться только завтра. Завтра?..
Кристина, детонька,— прошептала тетя Гражвиле, оторвала ее от подушек, помогла переодеться, мягким полотенцем вытерла волосы, сунула в руки гребень, сняла со стены зеркало, держала его в руках и что- то шептала так тихо, что Кристина ничего не поняла, да она и не прислушивалась.— Пойдем, детонька,— тетя Гражвиле привела ее за руку на кухню, закрыла дверь.— Выпей,— подала стакан горячего чая.
Кристина выпила, ее щеки порозовели.
— Я все знаю.
Только теперь в голосе тети Гражвиле Кристина уловила какой-то скрытый смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81