..
— Что ни заработает, в эту свою фотографию всаживает. Аппараты нужны, химикалии нужны, рамки нужны, бумага нужна. Только эту песенку и слышу. А мне-то что с этого? Корми, обстирывай, да еще неизвестно...— Чеся горько усмехнулась, глянула в окно.— Что мне известно? Да ничего мне не известно.
Встала, прошлась по комнате, положила сплетенные руки на затылок и уныло затянула привычную песенку:
— Эх, доля моя, долюшка...
Рассмеялась, встряхнула головой,
— Пригласить-то пригласила, а угостить нечем. Только со мной такое может быть.
— Не переживай, Чеся.
— Стыдно, да ты уж прости. Черт эту бутылку взял.
— Не надо ничего. Правда, не надо,— бодро ответила Кристина и, чтоб поднять ее настроение, добавила: — Я сегодня уже успела выпить рюмку коньяка.
И Чеслова повеселела, хлопнула в ладоши.
— С кем? — И тут же спохватилась:—Нет-нет, какое мне дело, просто так сорвалось...
— Одна. Совсем одна.
— Знаешь, а мы с бабами без подливки не обедаем. У других скотина или детьми нагружены, бегут в обед домой, как с цепи сорвались, а мы втроем... Такова жизнь, Криста. Жизнь меня никогда не баловала, но я говорила и буду говорить: радуйся тому, что есть. А чем плохо? Еще несколько лет назад каждый день в райцентр моталась, а теперь у нас в Вангае швейный цех. Удобно стало. Хочешь, покажу?— Лукаво усмехнулась, выдвинула ящик стола, порылась среди лоскутков материи, катушек с нитками и достала лист плотной бумаги.— Вручили. Грамота. С моей фамилией. Не за красивые глаза дают. Сидишь как приклеенная к стулу, сдуреть можно. А в обед потихонечку капельку примешь, и механизм опять смазан. Послушай, Криста, может, я сбегаю?.. Ты посиди, подожди.
— Нет, Чеся,— Кристина покачала головой.
— Я мигом, ты только...
— Нет-нет. Я же на минутку забежала.
Кристина отодвинулась от стола, казалось,
вот-вот вскочит и бросится к двери; но что ее удерживало? Почему она медлила, на что надеялась? Вспомнила детство, полумрак коридора, дворик, тропинку, по которой ходили к озеру. Хотя мать иногда запрещала водиться с Чесей, прямо говорила: «Эта девка моего ребенка всему научит», однако Кристу увлекали проказы и речи старшей подруги. А что теперь?
Чеся подняла голову, прислушалась к чему-то, обвела взглядом комнату.
— Так и есть. Точно. Со всей своей аппаратурой и бутылку уволок. В сумку засунул. А я-то дуреха... Ах ты!
Лежавшие на столе руки нервно взметнулись, до хруста в костяшках сжались пальцы.
Воцарилась неуютная тишина. Только тикал будильник с одной ножкой, лежащий на боку на старой облупленной тумбочке, в углах все смелее собирался вечерний мрак, заливая железную койку у стены с неубранной постелью и бросая тень на три огромные фотографии, пришпиленные в простенке между окнами. Это были этюды из цикла «Закатов», от них веяло спокойствием. Озеро, покрытое легкой рябью, умиротворенное лицо девушки, тоска угасающего дня. Кристина хотела подойти и вглядеться получше, но сдержалась и даже отвернулась: не надо, чтобы Чеслова заметила, что ее интересуют работы Бронюса. Пускай остынет. Еще раз украдкой покосилась на девушку с длинными распущенными волосами на всех трех фотографиях, почему-то сравнила ее с Чесей, такой одутловатой, угрюмой, и подумала: что он нашел в ней? Неужели он, так чутко воспринимающий красоту природы, так слеп по отношению к человеку, с которым живет?
Чеслова поймала взгляд Кристины, и чутье подсказало ей, о чем та подумала.
— Износилась?
— Да что ты, Чеся...— ужаснулась Кристина.
— Знаю, что уже не молода, и себя не обманываю. Но мне еще жить хочется, Криста. Хочется любить. И любимой быть хочется.
— Этого мы все хотим.
— Все, конечно. Когда мы с Бронисловасом расписались, сколько разговоров пошло, сколько бабы помоев на наши головы вылили!.. Мне-то что, видать, такая я уродилась, что всю жизнь босиком по горящим угольям хожу, и ничего, а он, мой-то, скоро пошатнулся, не выдержал, стал людей чураться, бросил работу в Ван- гае, теперь в райцентр ездит. Славный он, от всей души тебе говорю, и мне иногда так его жалко, так жалко бывает, хоть реви. Если б еще Лев под ногами не путался... Но ведь это мой сын, что я могу...— Поглядела печальными глазами.— Ах, как бы пригодилась сейчас бутылочка. Может, найдешь дома, Криста? Выручай.
На душе у Кристины отлегло. Хотя разум сопротивлялся, подмигнула Чеслове и убежала. Тетя Гражвиле выпучила глаза: «Детонька...» — и не нашла что сказать. «Надо, тетя, во как надо». Тетя Гражвиле
достала початую бутылку вина и опять закатила глаза: «Однако, детонька...» Криста чмокнула тетю в щеку, и назад. Зачем она спешила? Чего ждала от Чеси, на что надеялась?
На столе уже поблескивал стограммовый стаканчик. Под потолком горела лампочка, и в ее свете все в комнате показалось до того унылым, что Кристина так и застыла с бутылкой в руке. Зачем она сюда пришла? Но это длилось несколько мгновений. Уселась на прежнее место, принужденно улыбнулась. Улыбнулась и Чеслова, зачмокала пересохшими губами.
— Молодец, Криста. Налей. Себе налей и мне.
Кристина нацедила несколько капель, выпила, а
Чеслове налила полный стаканчик, подвинула к ней через стол.
— У каждой из нас свои беды. Хватает их.
Чеслова опрокинула стаканчик. Кристина снова бросила взгляд на фотографии на почерневшей стене. В глазах длинноволосой девушки таился упрек.
— Когда ты утром сказала, что живешь одна, не поверила. Не знаю почему. Сейчас верю.
— Почему сейчас веришь?
— Тоже не знаю. Просто вижу.
— Неужто видно?
— От женского глаза ничто не укроется.
— Твоя правда,— согласилась Кристина и снова налила Чеслове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81