Если их увидят бабушка…
– Я сейчас уберу.
– О-о, не сейчас. Мне не хватает воздуху, дайте я обопрусь на ваше плечо. Что это?
– Мое плечо.
– Да я не о том, в окне.
– Гирлянда. Ваша сестрица Евлалия сидит в комнате над нами и пугает нас.
– Евлалия?
– Да!
– Вы сошли с ума. Так она знает, что я здесь… с вами?
– Нет. Меня здесь нет! То есть она не знает, что я здесь, с вами. Я совсем запутался.
– У вас лицо белое. Вам плохо?
– Нет. Я ведь находился в соседней комнате…
– О-о! Я даже не знала!
– Простите, но это не специально. Я тоже не знал, что вы рядом.
– Да-да. Я слишком громко закричала…
– Что? Вы кричали? Боже мой!
– А вы что же, не слышали? Тогда как вы здесь оказались?
– Ах, ну вот, выясняется. В том-то и дело. Я был так увлечен стихами Вордсворта, что…
– Какими стихами?
– Да так, своим делом, что продолжал быть в уверенности, что нахожусь в пустыне, впрочем, это неважно, совсем один, как вдруг Евлалия…
– Она была с вами? И вы…
– Да нет, что вы! Она была в комнатах наверху, над вами. А я – в соседней. Вдруг она вбегает ко мне, вся запыхавшаяся, в растрепанном платьице, глазки горят, ротик раскрыт, и вдруг… на цыпочках подходит ко мне и шепотом…
– Как шепотом?
– Да вот, шепотом. Я тоже теперь удивляюсь, мне говорит: «Кузен Филипп, вашей кузине Эллин плохо». – «С чего вы взяли, Евлалия?» – спрашиваю я. – «Она крикнула – помогите, мне плохо». – «Боже мой, когда?» – спрашиваю я. – «Только что», – отвечает Евлалия. «Срочно слуг!» – кричу. – «Ах, не кричите», – останавливает меня Евлалия. Боже мой, она так заботится о вас! «Не кричите и никого не зовите. Идите сами». Представляете? Я ведь не кончал медицинского факультета, а собираюсь поступать на юридический и даже не знаю, что делать в таких случаях. А ваша Евлалия мне говорит: «Не беспокойтесь, я вам помогу», – и ведет меня в эту комнату. И тут, ах, Боже, я никогда не смогу себе простить этого.
– Что? Я некрасиво лежала?
– Да нет, Эллин, не краснейте. Перед входом в вашу комнату нервы Евлалии сдают, и ей самой становится дурно. И я, посланный заботиться о вас, бросаю ее. Мне так неловко.
– …
– Вот и все, Эллин. Теперь я с вами. И мне ужасно неловко, что я даже вам помочь не смог. Ах, лучше бы Евлалия послала за доктором. Что с вами? Вы надули губки. Я вас чем-то обидел? Эллин!
– Нет, ничем, наоборот спасли. Так, значит, вы ничего не слышали, и это Евлалия по-сла-ла вас меня спасать? Очень мило. Мне надо идти.
– Куда же вы, Эллин? Вам нельзя сразу вставать.
– Нет, можно. Даже нужно. А вы… останетесь здесь… Я пойду, пришлю слуг, чтобы убрали. А вы… – и Эллин с красными щечками выбежала из комнаты, проклиная непонятливость и чрезмерную щепетильность Филиппа. Интересно, но как обо всем догадалась Евлалия?
Маленькая Евлалия, которой в следующем году исполняется только тринадцать лет. Конечно, это неправильно, что она такая маленькая, а уже разбирается во всех тонкостях сердца старшей сестры. Но, с другой стороны, даже приятно, что у Эллин появилась хоть такая маленькая, но все же настоящая союзница. Надо будет на это рассчитывать. А пока в благодарность нужно попросить отца купить ей такую коробку конфет, как и этой крошке Полли. Можно сказать, что после смерти матери маленьким девочкам не хватает заботы и внимания.
Размышления Эллин оборвал стук в дверь.
– Милая моя, – прогнусавила за дверью тетка Покасьяк, – иди примерь платьице, которое ты наденешь на выход в город. Твой отец написал, что ты обязательно будешь посещать балы.
Эллин с мукой посмотрела на тетку Покасьяк. Какие балы без Филиппа? Она ведь не живет, она просто существует по привычке…
…В это время Филипп сидел на жестких мешках с письмами и считал сколько еще оставалось ехать до Милуоки. Он вспомнил как любил его дядя Пьера. Его слова: «Милый мальчик, мой родной».
Куда все исчезло? Пьер собственной рукой разрушил то, что так долго создавал после смерти Кэролайн между ним и Филиппом.
Филипп воспоминал, что после того, как Эллин заставила его признаться в любви к ней, Евлалия тоже влюбилась в него. Она предложила Эллин разделить Филиппа по дням. Четные – он принадлежит Эллин, нечетные – Евлалии. «Мужчинам нужно разнообразие», – обосновывала она свои предложения.
До Милуоки оставалось меньше трех часов…
…Эллин стояла под придирчивыми взглядами двух гусынь и вспоминала, как два года назад они гостили у бабушки Робийяр в Саванне. Бабушкин дом был самым экзотическим в городе, потому что его строил ее дедушка – специалист по военным укреплениям. Он постарался на славу.
У бабушки все комнаты в доме связаны между собой потайными ходами, вход в которые замаскирован под мебель. В одной комнате маленькая дверца шкафа оказывается вовсе не дверцей, а выходом в потайной коридор. А в другой – под сундуком, который не сдвигается, если не знать месторасположение тайного рычажка, – спуск на второй этаж прямо к служанкам. Об этом рассказала Эллин как-то старая Ду. Она рассказывала это совсем крошечной Эллин и думала, что та ничего не поймет. Та не поняла, но запомнила. Все эти штуки придумал муж бабушки – Боливар. Он, говорят, был совсем чокнутый. Водил в дом каких-то девок и оставался с ними на всю ночь, а когда утром к нему стучалась бабушка, тогда еще молодая леди, он торопливо прятал своих гостий в шкаф или заталкивал под диван, и они каким-то чудом оказывались в соседних комнатах и пугали до смерти черных слуг. Вот и паника – пересуды. Одна только бабушка Робийяр ни о чем не догадывалась.
Когда дедушка умирал, об этом никто не знал в городе. К нему пришла проститься бабушка, вдруг дверца шкафа позади нее тихо отворилась, и на пороге возникла одна из любимых девок мистера Робийяра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126