Батлер выслушал информацию с интересом и закончил короткий разговор обстоятельным:
– Ах вот как? А что дела мистера Харвея? Он то как? Ведь поди, всегда сможет помочь твоему дяде случись что с его финансами?
– Смог бы, – не отрываясь от своих бумажек пробормотал Филипп. – Но не сейчас. И потом в банковском деле родство не играет никакой роли.
"Хорош фазан" присвистнул про себя Батлер. Неужели этот юноша успел незаметно стать циником.
А как же любовь? Она, говорят, излечивает от цинизма!
– Три последних операции мистера Харвея провалились, – продолжал мычать Филипп. – Его банк на грани разорения, но это тайна.
На этом слове Филипп испуганно посмотрел на лежащего перед ним эсквайра.
– Это тайна, мистер Чарльз. Не вздумайте ее кому-либо рассказать. Не подведите меня. Харвей только мне доверил истинное положение вещей.
– Он так тебе доверяет? – как бы невзначай спросил Батлер.
– Кто? Мистер Хар… – юноша от испуга перешел на косноязычие.
– Да-да. Мистер Хар! – передразнил его Батлер.
Филипп замялся.
– В некотором роде он доверяет мне как родному… сыну.
– Да ну? – удивился Батлер.
– Да-а. Я уж выдам еще одну тайну, раз живу в вашем доме. Неудобно что-либо скрывать от своего благодетеля. Мистер Харвей собирается меня сделать своим младшим компаньоном.
Батлер аж языком зацокал от восхищения.
– Ты действительно растешь, Филипп, – с ловко спрятанной иронией начал Батлер.
То, как он укутанный, лежал в постели, с перевязанным плечом напоминало античного учителя, который передает мудрость последнему ученику.
– Тебя изгнали из "Страшного Суда" с двумястами долларами в кармане, а меньше чем через три месяца ты – уже младший компаньон своего родственника банкира. Прими мои поздравления!
– С удовольствием, мистер Чарльз.
– Ты так меняешься. Если раньше тебе ничего не стоило решиться идти на встречу с любимой девушкой и нырнуть, спасая свою и ее честь в озеро сквозь окно, в котором торчат острые стекла, то теперь ты знаешь сколько стоит самый дорогой, а сколько самый дешевый костюм в нашем городе. И ты уже думаешь, а стоит ли прыгать через разбитое окно, если на тебе дорогой костюм? Ты поразительно растешь, парень! А вот я как-то не приобрел таких навыков. – Почти для себя сказал Батлер. – Даже обидно.
Филипп сидя рядом с кроватью на которой лежал распростертый Батлер, с неудовольствие произнес:
– Пожалуйста, – не напоминайте мне, мистер Чарльз, то, что рождает во мне душевную боль. Я бы хотел забыть истории с погоней. Это неприятно.
Вся комната тонула в белом свете, который струился отовсюду: с белого потолка; с белых простынь, что покрывали Батлера; с белой скатерти на столе.
– Что же касается Эллин, я не стал меньше любить ее. Просто я понял, что развозя чужую почту или ныряя в ночное озеро, с ней быстрее не встретишься.
– В точку, в самую точку попал, – сардонически произнес Батлер. – Я не знал, что в твоей крови течет здравомыслие.
– Вы на что-то негодуете, а я не пойму на что, мистер Батлер. – холодно процедил Филипп.
Он сидел в коричневом вольтеровском кресле, которое напоминало ему скалу посреди океана белого цвета, а кроме того он казался себе учителем, пеняющим ученика.
– Я на что-то негодую? Ах, на что… я… не-го-ду-ю? Как это смешно звучит? Посмотри сам, Филипп! "Клейменный Чарльз Батлер негодует!" – В глазах Батлера плясали искры. – А скажи Филипп, если бы ты был судья, но мой друг, а я бы насолил уважаемому лицу города, типа Макинтоша: ты бы официально наказал меня так, как наказали меня: выжгли клеймо?
Филипп откинулся на спинке стула. Как палач.
– Может быть, – сказал он пристально рассматривая Батлера.
У Батлера окаменело лицо. Он попытался через силу растянуть губы в улыбке.
– "Может быть?" То есть, ты бы своего друга, невзирая на симпатию, зная только, что он провинился перед мифическим законом, со спокойной бы душой приговорил бы к наказанию. А ведь он провинился бы перед подонком типа Макинтоша.
– Мистер Макинтош оч-чень серьезный человек, – отчеканил Филипп. – Очень серьезный человек, и если бы вы сделали мне то, что сделали уважаемому в городе капитану Макинтошу, я бы клеймил вас.
Батлер с каменным лицом смотрел на воодушевившегося Филиппа.
– Но ведь я всего лишь дал понять негодяю, что он – негодяй. Разве я не поступил благородно?
– Нет, воодушевляясь все больше, воскликнул Филипп. – Это не добродетель. Наказывать преступника – функция Бога, мистер Батлер. А вы – не Бог. Вы всего лишь слабый человек, которому не пристало судить других.
– Да не пристало, – покрываясь смертельной бледностью, пробормотал Батлер, с каждой секундой все более и более изумляясь человеку, что сидел перед ним.
– Не пристало, – повторил с такой горечью Батлер, что Филипп на секунду прервался от своей пафосной речи и подумал: "Что с Батлером?".
– Вам доктор Мид горькие пилюли прописал? – У вас голос кислый.
– Да, – отрешенно сказал Батлер, – прописал. И очень горькие. Я даже сам не подозревал, что моя болезнь такие потребует.
Филипп подошел к окну и принялся рассматривать спокойный океан, который простирался на горизонте.
– Значит бы заклеймил, – тихо повторил про себя Батлер.
Филипп повернулся к больному.
– Вы что-то сказали?
– Нет-нет, ничего, – ответил Батлер.
– Мне надо ехать в банк, – сказал вдруг Филипп энергично. – И вот еще что, – обернулся он у двери у больному, – мистер Чарльз, я подумал, что слишком долго пользовался вашим гостеприимством. Мне пора заводить собственный дом, куда бы я мог привести свою жену.
"Он уже не говорит Эллин, он уже говорит жену", – отметил про себя Батлер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126