Филипп изумлял кузин и показывал девочкам черного великана.
– Так немного полежит и превратится в дуб, – уверял он их. Мистер Робийяр об этих превращениях не знал и продолжал посылать старому негру виски. Практически каждый день верный слуга общался с духами. Когда англичане спросили, сохраняют ли рабы какие-то ритуалы – Филипп вместо ответа повел их к сторожке Эванджелиста и, прячась в кустах, показал джентльменам лежащего негра, пояснив:
– Так он набирает силы. Он умеет разговаривать с природой.
Англичане заулыбались, закивали головами, один даже стал рисовать дуб, в который перевоплощался негр.
– Какое чувство красоты! – восторженно говорил он.
За гостями следили слуги. Они донесли хозяину, что Филипп выбалтывает хозяйские тайны: ведь тогда и негры, и белые были членами одной семьи. Пьер рассмеялся. Он сказал старой Ду, которая со слезами пересказывала мистеру все это:
– Не реви, он это по глупости. Я ему объясню, что черный и белый – это лишь разные части тела, которые иногда не понимают друг друга. Не суди его строго, Дева.
Дева – это было полное имя негритянки, данное при рождении Ду. Ее родители не знали, что белые подразумевают под этим именем. Но когда их дочь вышла замуж и оказалась матерью шестерых детей, имя Дева стало восприниматься смешным, и тогда ее стали называть кратко – Ду. Лишь в особенно важных случаях, когда няньку надо было урезонить, к ней обращались официально: Дева.
Старая Ду поверила хозяину. Вскоре англичане уехали. Правда, они имели долгую беседу с мистером Робийяром по поводу нефти, которая должна была бы находиться в этих краях. Но Робийяр выслушал их со смехом и заявил, что никакой нефти здесь отродясь никто не находил и единственным золотом, которым здесь промышляли, был хлопок. С тем англичане и отчалили.
Еще они о чем-то долго-долго шептались с Филиппом, но тот больше не был с ними любезен и на все отрицательно качал головой.
Минуло три дня. На четвертый утром Пьер увидел в окно взявшихся за руки юношу и девушку. А за завтраком, когда в гостиной собрались все, разразился скандал.
– Ты общался с англичанами, – начал Пьер резко.
– По вашему же велению, дядя, – пробормотал в изумлении Филипп.
– Допустим, но я не давал тебе права позорить мое семейство и насмехаться над Эванджелистом. Ты знаешь, какую службу нес он в этом доме раньше. Ты и твои кузины обязаны ему очень многим. Ты же посмел его опозорить при чужих людях, которые даже за человека его не считают. Как в тебе пробудилось подобное желание? Это желание преступника. А сегодня я обнаружил пропажу особо ценных бумаг – карт этих мест, которые я составил, когда мы только собирались строить здесь имение.
– Но, дядя, я даже не знал об их существовании, – глаза Филиппа были широко раскрыты.
– Сейчас это не имеет никакого значения, знал ты или нет. Ты водил гостей в библиотеку?
– Вы сами попросили меня показать им ее.
– Я просил показывать книги, а не тайники, которые там сделаны.
– Но, дядя, я сам слышу о них впервые.
– Идемте все в библиотеку. Все. И белые, и черные, которые живут в этом доме! – Дядин голос гремел, но его глаза были полны такой усталости и скорби, что казалось, на них сейчас навернутся слезы.
Цена предательства
Дети, слуги, воспитатель Филиппа – негр Псалом, кузины – все, подчиняясь разбушевавшемуся Пьеру Робийяру, поднялись наверх.
– А теперь смотрите, – гремел он. – Вот это тайники.
И он бросился к книжным стеллажам, нажал на кнопку – стеллаж развернулся, и все увидели в стене зияющее отверстие черного провала.
Тайник был пуст.
– Смотрите все! – рычал Робийяр. – Вот здесь я хранил уникальные по ценности бумаги, не буду объяснять вам, чем именно они были ценны. После того, как этот юноша, – он указал на Филиппа, – провел здесь полдня с приезжими, я в тайник не заглядывал. Но вот сегодня я обнаруживаю – он пуст. В этом ящике, девочки, – кричал он, обращаясь к дочерям, – хранилось все ваше приданое, вы – теперь нищие. Вы никогда удачно не выйдете замуж по вине вашего кузена. Все видели, как англичане отводили тебя в сторону и о чем-то уговаривали. Ты не можешь отпираться. Произошла кража. Сколько они тебе заплатили? Признавайся!
Филипп был бледен и дрожал как лист:
– Я ни в чем не виновен, дядя. Я требую, чтобы вы признали гнусной клеветой все, в чем вы меня обвиняете…
– Ты? Ты требуешь… Эй, слуги! – и из темной толпы согнанных домочадцев выступили два полуголых силача: атлеты братья-близнецы Лево и Право. Их держали в доме как тягловую силу. – Обыщите комнату этого джентльмена, и все, что вы там найдете, несите ко мне.
– Нет, нет, дядя. Вы не посмеете этого сделать. Это бесчеловечно.
– Что? Я не посмею? Еще как посмею. Вы, двое, – обратился он к близнецам, – держите его. А вы, – он ткнул пальцем еще двоим, – идите в спальню этого мистера и отыщите все, что похоже на бумаги и ценности, а тогда мы поверим, получал ли он что-нибудь или нет.
Филиппа схватили, а посланные в его спальню ищейки исчезли.
Через десять минут они вернулись:
– Там ничего нет, только это, – и протянули Робийяру какие-то письма.
– Нет! – заорал Филипп. – Нет, пустите меня! – Он стал так сильно вырываться, что близнецам пришлось его скрутить. – Я все расскажу, только верните мне эти письма, дядя. Они мои. И предназначены только мне.
– Ах, вот как? Что же, если они личные, я их верну. Но в чем ты хочешь сознаться?
Он задал этот вопрос неожиданно, потому что меж девушек пробежал шорох. Эллин была бледна как смерть и, казалось, вот-вот лишится чувств.
Робийяр этого не заметил или сделал вид, что не заметил.
– Да!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126