– Фрай Льюис – настоящий полиглот, не так ли? – сказал Отербридж, обращаясь к монаху.
– Это правда, я знаю несколько языков, но самый близкий из них для меня – валенсийский, язык моей семьи в Хативе, в Испании.
– Пристанище принцев, римских пап и негодяев – не так ли вы мне говорили, Льюис?
Монах немного покраснел:
– Это правда. Некоторые члены итальянской семьи Борджиа родились в моем городе, включая Родриго де Борджиа э Домес, который стал нашим папой, Александром Вторым.
– Ну, а Росс и я родились в небольшом городке под названием Лондон, где также есть определенная доля принцев и негодяев, но, как ни жаль, нет ни единого папы.
– Да, за исключением вашего великого Александра – поэта Александра Попа. Я наслаждался беседой с ним как на испанском, так и на английском, и, возможно, когда-нибудь смогу сделать это на мандаринском. – Повернувшись к Россу, Льюис спросил: – Вы тоже от протестантской миссии?
– Нет, я торговец. Отербридж и я приплыли в Кантон на одном корабле.
– Так вы давние друзья! Превосходно! – Монах указал в сторону двери в соседнюю комнату. – Не будете ли вы так добры подождать в часовне, пока мы с преподобным займемся своими делами в моей канцелярии? Между нашими верами так много общего, что было бы жаль, если бы незначительные разногласия вставали на пути представления нашего Господа на небесах этой Поднебесной Империи на земле.
Росс позволил проводить себя в соседнюю дверь, затем двое мужчин удалились в церковную канцелярию. Оставшись в часовне наедине с самим собой, Росс прошел по узкому центральному проходу между пятью рядами скамеек и поднялся к алтарю – просто аналою, затянутому пурпурным бархатом. Помимо нескольких рисунков на стене за алтарем, единственным настоящим украшением являлся вид через окно на небольшой сад.
Когда Росс более внимательно посмотрел в окно, он увидел двух женщин, сидевших за маленьким каменным столом в углу внутреннего двора. Одна из них была монашкой; она занималась приготовлением чая для второй, намного младше ее по виду, китайской женщины, скорее, девушки в традиционном халате из расшитого золотом шелка – неизменном атрибуте одежды представителей высшего класса китайского общества. Лучи солнечного света, проглядывавшие из-за крыши часовни, игриво танцевали на лице девушки, отбрасывая яркие блики на ее расшитый халат.
Словно загипнотизированный сложнейшим ритуалом приготовления чая, Росс медленно приблизился к открытой двери рядом с окном и вышел во двор. Он оставался в тени и разглядывал двух китаянок. Старшая из них медленно и осторожно повернула чайную чашку в своих руках, затем подала ее через стол девушке, которая, в свою очередь, подержала чашку чуть ли не с благоговением, прежде чем сделать первый глоток.
Несколькими минутами спустя монашка оглянулась и увидела Росса, стоящего за ее спиной. Она, казалось, вовсе не удивилась и взмахом руки подозвала его к столу. Росс поначалу смутился, но женщина еще раз призывно махнула рукой, и он, в конце концов, выдвинулся из тени и по узкой, засыпанной мелкими камнями дорожке подошел к столу. Стол окружали четыре каменные скамейки, и монашка указала Россу на ту из них, которая располагалась слева от девушки. Сев рядом, Росс попытался не смотреть в сторону девушки, ошеломленный ее красотой и кротостью, которую, казалось, она излучала.
За столом воцарилась гробовая тишина, пока монашка повторяла ритуал приготовления чая. Она размолола пестиком чайные листья в небольшой ступке, затем пересыпала их в чашку и медленно влила в нее горячую воду. Повернув несколько раз чашку в своих руках, монашка подала ее Россу, и он попытался держать ее и пить чай так, как это делала девушка. Чай был темным и горьким, но после настойчивых знаков монашки ему пришлось выпить все содержимое чашки, оставив на дне только разбухшие чаинки. Когда Росс поставил чашку на стол, монашка притянула ее к себе, затем сделала то же самое с пустой чашкой девушки.
Довольно долго монашка просто смотрела в чашку Росса, ее веки были наполовину прикрыты и легонько подрагивали. Затем она начала говорить что-то по-китайски высоким, приятным на слух голосом. И хотя Росс понятия не имел, какие именно слова произнесла монашка, они звучали для него, как самая сладкая музыка, которую он когда-либо слышал.
Погруженного в мечтания Росса вернул к реальности такой же мелодичный голос, только на этот раз говорящий на практически чистом английском языке:
– Сестра Кармелита видеть мужчину в большой, пустой комнате на далеком острове.
Удивленно повернувшись к девушке, Росс хотел было что-то сказать, но та подняла руку, показывая, что необходимо молчать. Затем кивнула в сторону монашки, которая сидела, по-прежнему уставившись застывшим взором в чайную чашку. Юноша хранил молчание, не желая прерывать ее медитацию. Девушка также не произнесла ни слова – казалось, она ждет, пока монашка снова заговорит.
Когда, наконец, это произошло, Росс едва различил единственное слово:
– Эдмунд...
На какое-то мгновение ему показалось, что он ослышался; возможно, монашка произнесла какое-то китайское слово, которое звучало сходно с именем его отца. Однако монашка продолжила говорить на своем языке, и снова Росс услышал имя «Эдмунд» среди китайских слов.
Когда монашка замолчала, вторая китаянка сказала Россу:
– Сестра Кармелита спрашивает, твой ли отец Эдмунд?
Оцепеневший от изумления Росс едва сумел открыть рот и произнести единственное слово:
– Да.
Монашка снова что-то сказала, после чего девушка перевела ее слова:
– Кармелита говорить, что этот человек страдает под гнетом огромного груза, который угрожает всей его семье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140