Приблизившись, Коннор опустился на колени перед кроватью так, чтобы оказаться в зоне видимости заключенного. Глаза старика моргнули, но больше он никак не отреагировал на присутствие Коннора.
– Отец, это ты? Ты Грэхэм Магиннис?
Голова старика немного поднялась вверх, и он посмотрел куда-то вдаль, как будто пытаясь что-то вспомнить. Затем неожиданно четко он прошептал:
– Магиннис.
Его скрюченные руки, покрытые язвами и болячками, задрожали, и он сложил их так, как будто собирался молиться.
– Так значит, это ты? Грэхэм Магиннис?
– Мистер Грэхэм Магиннис, – растягивая слова, произнес старик.
Коннор уже было собрался что-то ответить, но его отец поднял руку и начал говорить слабым, монотонным, однако твердым голосом:
– Суд приговаривает вас к тридцати годам каторжных работ, приговор должен быть приведен в исполнение в Ее Величества Милбанкской тюрьме. Пусть Господь проявит милосердие к вам, а не суд.
Он замолчал, но по-прежнему не смотрел на молодого человека, стоящего перед ним на коленях.
Глаза Коннора наполнились слезами, он схватил отца за руку и сжал ее в своей ладони:
– Отец, это я, твой сын... Коннор.
Это имя, казалось, не произвело на заключенного никакого впечатления.
– Я искал тебя, – продолжал Коннор. – Мы даже не предполагали, что ты жив.
– Мертв... Магиннис... он умер.
– Но ведь ты жив.
– Восемьдесят четыре – четырнадцать, – прошептал Грэхэм.
– Ты Грэхэм Магиннис... ты мой отец, – произнес Коннор тихим и почти безнадежным голосом.
– Мертв, я сказал! – заключенный вырвал руку и встал на ноги. – Умер четырнадцатого февраля, в год тысяча восемьсот двадцать второй от Рождества Христова. Умер и кремирован в Милбанкской тюрьме. Все это записано в тюремном журнале: измена, арест, приговор, смерть... Восемьдесят четыре – четырнадцать!
Грэхэм указал скрюченным пальцем на кровать. Глаза его на какое-то мгновение блеснули, затем опять потухли, и он замер на месте, согнув плечи и опустив голову.
Коннор медленно поднялся с колен и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Наконец, он произнес самым мягким тоном, на какой только был способен:
– Ты знаешь, что у тебя есть дочь? Она родилась вскоре после того, как... как ты оказался в тюрьме. Именно из-за того, что ее родила, умерла мама.
Старик немного приподнял голову, и Коннору показалось, что он увидел, как заблестели его глаза. Однако отец снова отвернулся и опять произнес каким-то нечеловеческим, загробным голосом:
– Восемьдесят четыре – четырнадцать...
Неожиданно раздался металлический лязг, затем последовал скрип замка, в котором проворачивали ключ. Дверь в камеру отворилась, и послышался голос Дункана Уимса:
– Нам нужно уходить. Вот-вот наступит время смены караула.
– Можно еще несколько минут? Выражение лица стражника было непреклонным:
– Не сегодня. Но я уверен, что можно будет договориться в какой-нибудь другой день. – Он пошире распахнул двери и знаком приказал Коннору поторапливаться.
Коннор направился было к выходу, затем остановился и оглянулся на номер 8414, пытаясь разглядеть что-нибудь знакомое в чертах его лица. Однако все, что он видел перед собой,– это старика, которому оставался, наверное, всего один шаг до могилы.
– Ну, пойдем, – подгонял Уимс.
– Отец, – позвал Коннор, надеясь, что заключенный в последний момент заметит его присутствие или, может быть, даже его узнает. – Твоя дочь... Мы дали ей имя мамы. Ее зовут Эмелин.
Коннор тянул время так долго, как это было возможно, затем уступил настойчивым требованиям стражника и вышел в коридор.
* * *
Когда дверь закрылась, Грэхэм Магиннис упал на колени на холодный каменный пол. Его губы задрожали и слова застряли в горле, когда он попытался произнести имя: «Эмелин».
Воздев руки кверху, как будто взывая к Господу, несчастный яростно затряс головой, пытаясь отогнать нахлынувший поток образов, танцующих перед ним в бешеном вихре: беременная женщина, держащая за крошечную ручонку маленького мальчика, ее муж, стоящий у скамьи подсудимых, с глазами, полными отчаяния и тоски.
Образы сменялись один за другим: стражник, открывающий двери камеры, высокий молодой человек, полный здоровья и сил, знакомое имя, зовущее из прошлого.
«Коннор!» – вскрикнул вдруг Грэхэм; в ответ раздался только скрип ключа, закрывающего ржавый замок на двери.
С каждым шагом, уводившим стражника и посетителя по коридору, тело Грэхэма пронзала невыносимая боль. «Коннор! – позвал он снова, на этот раз почти шепотом. Упав вперед, на руки, он надтреснутым голосом выдохнул имя своей любимой: – Эмелин!.. Эмелин!.. Эмелин!»
Грэхэм повторял имя своей жены снова и снова, оставаясь на коленях еще долго после того, как затихли последние шаги в коридоре, до тех пор, пока его осипший голос не стал скрипеть, подобно ржавому замку на двери камеры. Наконец, Грэхэм опять затих. Он едва смог подняться с пола и добраться до кровати.
Просидев несколько минут неподвижно, старик просунул руку под ближний к стене край тонкого тикового матраца и вытащил потрепанную записную книжку. Бережно отвернув обложку, он пролистал несколько страниц, водя костлявым указательным пальцем по каракулям, которые были небрежно начерканы карандашом. Несмотря на чрезвычайно слабый свет, Грэхэм мог разобрать слова, и когда нашел место, которое искал, то поднес книжку поближе к глазам и начал читать вслух громким и твердым голосом:
«Первое июня тысяча восемьсот двадцать второго года. Сегодня у меня был первый посетитель – моя сестра, Беатрис. Лучи света, падающие из окна, показались мне темнее самой черной ночи, когда она сказала, что моя дорогая Эмелин умерла две недели назад во время родов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140