Однажды он сказал, что на улице его чуть не сбила машина. Стали раздаваться телефонные звонки с угрозами.
– Мы до тебя доберемся, – как-то раз произнес в трубку голос с южным акцентом. – И прибьем.
Махмуди, по-настоящему испугавшись, нанял телохранителя, который должен был следить за домом и всюду нас сопровождать.
Когда-нибудь придет конец этому безумию? – думала я. С какой стати я должна косвенно участвовать в глупых мужских играх в войну? Почему нельзя оставить меня в покое и позволить мне быть женой и матерью?
Махмуди обнаружил, что не может выключиться из международной борьбы. Оставаться в стороне было практически невозможно. Его иранские друзья навязывали ему роль активиста, привлекали к организации демонстраций, использовали наш дом в качестве штаб-квартиры. Наши американские друзья и соседи, так же как и коллеги Махмуди, ожидали, а порою и требовали, чтобы он заявил о своей лояльности государству, обеспечившему ему достойный образ жизни.
Поначалу он колебался. Вдали от посторонних глаз он не скрывал своего ликования по поводу кризиса с заложниками, откровенно радуясь тому, что Америка продемонстрировала свое бессилие всему миру. Я ненавидела его за это, и мы шумно ссорились. Кроме того, он без конца возмущался американским эмбарго на поставки оружия в Иран. Утверждал, что это чистой воды мошенничество – мол, Америка попросту действует через третью страну, взвинчивая цены.
Тут случилось нечто странное. Некоторое время тому назад у Махмуди завязалась тесная дружба с доктором Моджаллали, нейрохирургом из Ирана. Поскольку доктор Моджаллали получил образование в Иране, то у него не было лицензии на медицинскую практику в Америке. Он работал лаборантом. Однако Махмуди относился к нему со всем уважением коллеги, и они дружно работали со студентами. Внезапно их отношения охладели. Махмуди не желал даже разговаривать с доктором Моджаллали, отказываясь объяснить мне причину.
В больнице Махмуди занял нейтральную позицию. И хотя он по-прежнему позволял иранским студентам собираться у нас дома, но пытался скрывать эти встречи и старательно избегал разговоров о политике, утверждая, что порвал с «Группой обеспокоенных мусульман». В больнице он полностью сосредоточился на работе.
Но урон уже был нанесен. Он слишком широко разрекламировал свои взгляды, благодаря чему стал легкой мишенью для каждого, кто в него метил.
Напряженность достигла кульминации, когда второй анестезиолог обвинил Махмуди в том, что тот пренебрегает своими обязанностями во время операции – он-де надевает наушники и слушает свой коротковолновый транзистор. Я вполне могла в это поверить. С другой стороны, я была хорошо знакома со спецификой профессии Махмуди. Мы с Махмуди безбедно жили на высокую зарплату анестезиолога, что вызывало откровенную зависть. Вероятно, коллега Махмуди, который тоже не перетруждался и не бедствовал, усмотрел для себя возможность самоутвердиться и воспользоваться ситуацией к собственной выгоде.
В результате этого противостояния больничный персонал разделился на два лагеря. Не вызывало сомнений, что нынешнее положение дел будет только ухудшаться, учитывая кризис с заложниками, который перерос в затяжной, неутихавший скандал.
К концу этого сложного года Махмуди оказался между двух огней, уязвимый как для одной, так и для другой стороны.
На Рождество мы отправились в Мичиган погостить у моих родителей. После предельного напряжения в Корпус-Кристи это была благодатная передышка. Родители устроили замечательный праздник; Джо, Джон и малютка Махтаб получили множество подарков. В течение праздничных, наполненных блаженным бездельем дней я размышляла о том, как бы нам выпутаться из неприятностей в Корпус-Кристи. Махмуди любил Мичиган. Согласился бы он сюда переехать, если бы подвернулась работа? И есть ли для этого какие-нибудь перспективы? Я знала: стоит ему встретиться с некоторыми из своих бывших коллег, как неизбежно зайдет разговор о работе; и в один прекрасный день я предложила:
– Почему бы тебе не навестить старых друзей в Карсон-Сити?
При этих словах Махмуди просиял. Наконец-то ему представится возможность поговорить о делах в спокойной обстановке, где никто не знает о его сочувствии Ирану. Из Карсон-Сити он вернулся воодушевленный и полный энтузиазма и замыслов – в Мичигане его тяжелое наследие забудется. Он радостно сообщил мне о предложении одного из врачей: «Слушай! Я знаю человека, который ищет анестезиолога».
Махмуди позвонил этому человеку, анестезиологу из Алпины, и тот пригласил его на собеседование. События развивались со стремительной быстротой. Мы с Махмуди, оставив детей с родителями, вскочили в машину и отправились в трехчасовое путешествие.
Шел снежок, темно-зеленые ели стояли в белом праздничном убранстве. После трех лет в жарком, голом Техасе от этого великолепного зимнего пейзажа захватывало дух.
– Как мы могли отсюда уехать? – вслух недоумевал Махмуди.
Алпинская больница была расположена в сказочном месте. Передний план составляли современные здания, стоявшие ансамблем в укутанном снегом парке. Под елками беспрепятственно разгуливали вперевалочку канадские гуси. Дальние, мягкие очертания холмов создавали умиротворяющий фон.
Собеседование прошло гладко. Здесь, в Алпине, срочно требовался второй анестезиолог. В конце разговора второй доктор улыбнулся и протянул руку со словами:
– Когда бы вы могли приехать?
Прошло несколько месяцев, прежде чем мы уладили свои дела в Корпус-Кристи. Махмуди до того не терпелось перебраться в Алпину, что несколько раз в середине мягкой техасской зимы он включал кондиционер, чтобы можно было жарко растопить камин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139