Он постоянно держал меня в напряжении.
Поэтому я тщательно следовала установленному распорядку, нарушая его лишь в случаях острой необходимости.
Однажды в школе во время перемены в учительскую тихонько вошла одна из учительниц и присела на скамью рядом со мной. Я видела ее раньше, и, хотя мы не были знакомы, она мне всегда любезно улыбалась. Мы кивнули друг другу в знак приветствия.
Она огляделась вокруг и, убедившись, что никто не обращает на нас внимания, прошептала уголком рта:
– Нагу, не говорите. Нагу, миссис Азар.
Я кивнула.
– Я говорила, мой муж, вы, – произнесла она, с трудом подбирая слова. – Она хочет помочь, вы.
В языке фарси отсутствуют местоимения «он» и «она». Иранцы их вечно путают. Учительница опустила глаза. Она почти незаметно выпростала руку из складок широкого платья и протянула ее мне. Затем еще раз удостоверилась, что за нами никто не наблюдает. Быстро вложив мне в ладонь клочок бумаги, она отдернула руку. Это был номер телефона.
– Вы звоните, – шепнула учительница. – Женщина.
По дороге домой я рискнула ненадолго заглянуть в магазин к Хамиду и выяснить, откуда тянется эта любопытная ниточка. Когда я набрала номер, мне ответила женщина, говорившая по-английски и назвавшаяся мисс Алави, она была искренне рада меня слышать. Мисс Алави объяснила, что работает на мужа учительницы, который и рассказал ей и ее матери о моей ситуации.
– Поскольку я училась в Англии и говорю по-английски, он спросил меня, не могу ли я чем-нибудь помочь. Я сказала, что попытаюсь.
Еще одно доказательство того, что не все иранцы фанатично ненавидят Америку. Мисс Алави высказывалась без обиняков, вероятно одним этим разговором подвергая риску свою жизнь и, уж конечно, свободу.
– Как нам увидеться? – спросила она.
– Я должна дождаться подходящего случая.
– Когда у вас появится возможность со мной встретиться, тогда я и устрою себе перерыв на обед. Я приеду, куда вы скажете.
– Хорошо, – ответила я.
Ее контора находилась далеко от дома Маммаля, от школы Махтаб и даже от мечети, где я посещала занятия по изучению Корана. Организовать встречу было нелегко – требовались и свобода и время, чтобы друг с другом поближе познакомиться. Мотивы, руководившие мисс Алави, оставались для меня загадкой, но в ее порядочности я не сомневалась. Искренность ее слов сразу вызывала доверие.
Дни постепенно слагались в недели, а я все никак не могла решить, как лучше и безопаснее организовать встречу. Сейчас, когда Махмуди устроился на работу, оказалось, что контроль за мной стал еще жестче. Неусыпная бдительность Нассерин превосходила даже бдительность моего мужа. Всякий раз, как я входила в дверь, она тут же смотрела на часы.
Но «агентурная» сеть, которой оплел меня Махмуди, рано или поздно должна была прорваться. В городе с населением в четырнадцать миллионов человек он просто не мог уследить за каждым моим движением. В один прекрасный день, когда мы с Махтаб вернулись из школы, нас с нетерпением дожидалась Нассерин. Ее вызвали в университет на какое-то чрезвычайное собрание, а Амира ей не на кого было оставить, кроме как на меня. Она убежала. Махмуди был на работе. Реза и Ассий – в гостях у родственников.
Не теряя ни минуты, я позвонила мисс Алави:
– Я могу встретиться с вами сегодня днем, прямо сейчас, – сказала я.
– Выезжаю немедленно.
Я объяснила ей, как проехать к парку, расположенному в нескольких кварталах от нашего дома.
– Как я вас узнаю? – спросила я.
– На мне будет черное пальто, шаровары и платок. Я ношу траур по матери. Она недавно скончалась.
– Примите мои соболезнования.
– Спасибо.
Я черкнула Махмуди записку. У него был скользящий график работы: по утрам он обязательно должен был являться к операции, а освобождался в разное время. Он мог вернуться в одиннадцать вечера, а мог и через две минуты.
«Дети раскапризничались. Повела их на прогулку в парк», – написала я.
Махтаб и Амир очень любили бывать в парке. В надежности Махтаб я ничуть не сомневалась, а Амир еще не говорил, так что за детей я могла не волноваться. Что меня беспокоило, так это реакция Махмуди на мой самовольный уход из дома. Я надеялась, что мы успеем вернуться до его появления.
Махтаб и Амир резвились на качелях с другими ребятишками, когда ко мне приблизилась женщина в черном. Национальный иранский наряд не позволяет составить правильное представление о внешности незнакомки, но все же я определила, что ей около пятидесяти лет, может быть, несколько меньше. Она села на скамью рядом со мной.
– Я оставила мужу записку, – предупредила я. – Он может сюда явиться.
– Ничего, – ответила мисс Алави. – Я сделаю вид, будто я мать кого-то из этих детей. – Она поймала на себе взгляд женщины, сидевшей на скамейке напротив, и обменялась с ней несколькими фразами на фарси. – Я сказала ей, что, если появится ваш муж, я притворюсь, будто гуляю в парке с ней и ее детьми. Она согласилась.
Незнакомка ничуть не возражала против такой уловки. Я постепенно приходила к выводу, что иранцы обожают интриги. Они привыкли хитрить, вероятно, еще со времен правления шаха. Одни заговоры зрели против других не только в правительственных кругах или на другом официальном уровне, но и в семьях. Просьба мисс Алави ее и не удивила, и не встревожила. Скорее, напротив, скрасила ее день.
– Итак, что произошло? – спросила мисс Алави. – Как вы оказались в Иране?
Я вкратце поведала ей свою историю, опуская детали.
– Мне понятна ваша проблема, – сказала она. – В Англии, когда я училась, я тоже была иностранкой. И ко мне всегда было соответствующее отношение, которое мне претило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139