Он уставил свои глубоко посаженные глаза в одну точку – где-то у меня под ногами, – так и не посмотрев мне в лицо. Его острая седая бородка была точной копией той, что носил аятолла Хомейни.
Тут мне на шею неожиданно водрузили цветочный венок, который был больше меня. Вероятно, это послужило неким сигналом, так как тут же родственники все, как один, двинулись к автостоянке. Они втискивались в одинаковые белые, напоминавшие коробки автомобильчики по шесть, восемь, а то и двенадцать человек. Машины были словно нафаршированы руками и ногами.
Махмуди, Махтаб и меня торжественно подвели к самому роскошному автомобилю – гигантскому бирюзовому «шевроле» образца начала семидесятых годов. Нас усадили на заднее сиденье. Амех Бозорг устроилась впереди рядом со своим отпрыском Хусейном, чей статус старшего сына давал ему почетное право вести машину. Зухра, старшая незамужняя дочь Амех Бозорг, уселась между матерью и братом.
Наш автомобиль, украшенный цветочными гирляндами, возглавил шумный кортеж. Мы сразу обогнули гигантскую башню Шайяд, покоящуюся на четырех грациозно изогнутых ногах. Лучи полуденного солнца играли на бирюзовой мозаике, вкрапленной в серый камень. Выстроенная шахом, она являла собой изысканный образец персидской архитектуры. Махмуди говорил мне, что Тегеран знаменит своей красавицей башней, стоявшей словно страж при въезде в город.
Миновав башню, мы выехали на скоростное шоссе, и Хусейн, нажав на газ, погнал старый «шевроле» со скоростью восемьдесят километров в час – предел его возможностей.
По дороге Амех Бозорг, обернувшись назад, сунула мне какой-то сверток в подарочной бумаге. Он оказался увесистым.
Я вопросительно посмотрела на Махмуди.
– Открой, – сказал он.
Распаковав сверток, я обнаружила огромный балахон – мне по щиколотку. Одеяние было совершенно бесформенным. По словам Махмуди, оно было из дорогой шерсти, но на ощупь скорее напоминало нейлон, если не пластик. Материя была довольно тонкой, но сотканной так плотно, что уж никак не годилась для летней жары. Да и цвет был отвратительный – грязно-оливковый. Здесь же был длинный, тяжелый зеленый платок – гораздо толще, чем мой.
Улыбаясь собственной щедрости, Амех Бозорг что-то произнесла, и Махмуди перевел:
– Балахон называется манто. Это то, что мы носим. Платок называется русари. В Иране без этой одежды не полагается выходить на улицу.
Я слышала об этом впервые. Когда Маммаль, четвертый сын Баба Хаджи и Амех Бозорг, гостил у нас в Мичигане и убеждал съездить в Иран, он говорил:
– Когда выходишь на улицу, надо надевать платье с длинными рукавами, платок и темные носки.
Но он и словом не обмолвился о длиннющем, противном балахоне, в котором надо жариться в разгар летнего зноя.
– Не беспокойся, – утешил меня Махмуди. – Это ее подарок. Будешь облачаться в него только перед выходом из дому.
Как тут было не беспокоиться! Хусейн уже въехал в город, и я оглядывала женщин, спешащих по многолюдным тротуарам Тегерана. Они были наглухо укутаны с головы до ног – чадра, пальто и платок, точь-в-точь такие же, как мне только что преподнесли. Причем однообразного, тусклого цвета.
Интересно, если я не стану это носить, что со мной сделают, арестуют?
Я задала этот вопрос Махмуди и услышала в ответ короткое «да».
Однако я моментально забыла о здешних строгостях в отношении одежды, когда Хусейн вырулил на оживленную мостовую. Узкие улочки были запружены машинами, образующими сплошную пробку. Как только в этом потоке появлялся просвет, все водители устремлялись в него одновременно, давя на акселератор и на сигнал. Раздраженный задержкой, Хусейн развернулся и поехал в обратном направлении по улице с односторонним движением. Я могла наблюдать последствия нескольких столкновений – водители и пассажиры высыпали из машин на мостовую и истошно орали друг на друга, размахивая кулаками.
Амех Бозорг объяснила – Махмуди выступал в роли переводчика, – что обычно по пятницам машин на улицах мало. Это священный день отдохновения у мусульман: семьи собираются в доме старшего родственника для молитвы. Но сейчас близилось время священной проповеди в центре города, которую будет читать святейший из магометан. Эту святую обязанность чаще всего исполнял президент Ходжатолеслам Саид Али Хамени (не путайте с аятоллой Рохуллой Хомейни, который, будучи религиозным лидером, превосходит по статусу даже президента), ему помогал спикер парламента Ходжатолеслам Али Акбар Хашими Рафсанджани. Не тысячи – миллионы людей, подчеркнула Амех Бозорг, стекаются на эту молитвенную проповедь.
Махтаб молча наблюдала за происходящим, крепко прижимая к себе своего кролика; она с удивлением вбирала в себя странные картины, звуки и запахи этого нового мира. Я знала, что ей уже невтерпеж.
Целый час наша жизнь находилась в неумелых руках Хусейна, пока наконец мы не затормозили перед особняком наших хозяев – Баба Хаджи и Амех Бозорг. Махмуди похвастался, что это богатый район в северной части Тегерана, через два дома от жилища его сестры находится китайское посольство. Дом его сестры был огорожен высоким частоколом из зеленых металлических прутьев. Через двустворчатые стальные ворота мы вошли в зацементированный двор.
И я, и Махтаб уже знали, что перед тем, как войти в дом, надо разуться, – мы последовали примеру Махмуди, сняв туфли во дворе. Съехалось уже столько гостей, что часть двора была завалена самой разнообразной обувью. Здесь же стояло три пропановых рашпера, за которыми следили специально нанятые повара.
Войдя в огромный блочный дом с плоской крышей, мы очутились в холле, который по меньшей мере вдвое превосходил размерами большую американскую гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139