«Ни одна женщина не должна умереть девственницей».
Я задрожала еще сильнее, хотя, казалось, это было уже невозможно.
Однако мы продолжали путь.
Через некоторое время я вновь услышала голоса, на сей раз они звучали громче – похоже, люди ссорились. Теперь я была уверена, что нас схватит пасдар! Я крепко прижала к себе Махтаб, приготовившись ее защищать. Слезы боли и отчаяния замерзали у меня на щеках.
Насторожившись, пастух остановил лошадь.
Мы прислушались.
Ветер доносил до нас голоса. Там, наверху, было несколько мужчин, вовсе не пытавшихся скрыть своего присутствия. Но интонации их беседы стали мирными.
Мы ждали возвращения старика, который все не появлялся. Прошло еще несколько тягостных минут.
Наконец пастух, по-видимому, решил, что мы вне опасности. Он потянул за уздечку, и мы двинулись на голоса.
Почуяв других лошадей, наша вскинула уши. Мы вошли в круг из четырех человек, непринужденно беседовавших, словно во время обычной прогулки. При них было три лошади.
– Салом, – тихо произнес один из них.
Даже в завываниях бури голос показался мне знакомым, хотя я не сразу разглядела лица того, кому он принадлежал. Это был Мосейн! Он вернулся, чтобы выполнить свое обещание.
– Я никогда и ни с кем не пересекал границу, – сказал главарь этой «разбойничьей» банды. – Но сегодня ради вас я это сделаю. Спешивайтесь.
Сначала я передала ему Махтаб, затем с облегчением спрыгнула на землю сама – оказывается, мои ноги онемели до такой же степени, что и руки. Я едва могла стоять.
Мосейн сказал, что разработан новый план. Днем, когда наш грузовичок был обстрелян и остановлен солдатом, нам удалось уцелеть только благодаря сообразительности водителя, который кое-как сумел оправдать наше присутствие в районе, где велись боевые действия. Однако этот случай заставил всех насторожиться. Теперь, по мнению Мосейна, ехать в карете «Скорой помощи» было слишком рискованно – мы могли подвергнуться новому допросу. Поэтому придется продвигаться верхом до самой Турции – вдали от дорог, по безлюдным, суровым горам.
– Махтаб должна сесть на лошадь с одним из нас, – сказал Мосейн на фарси.
– Нет, не хочу, – со слезами воскликнула Махтаб.
Мы были в бегах уже пять дней – после многочисленных часов голода, боли и неизвестности она наконец сломалась. Слезы текли у нее по щекам, замерзая льдинками на шарфе. Это были ее первые слезы, первый момент слабости с тех пор, как она решилась отправиться в Америку без своего кролика. Моя храбрая, терпеливая малышка до сих пор не проронила ни единой жалобы, однако угроза разлуки со мной была выше ее сил.
– Мамочка, я хочу ехать с тобой!
– Ш-ш, – произнесла я. – Мы преодолели огромный путь. И находимся уже у самой границы. Еще немного, и мы пересечем ее, а тогда уже сможем добраться до Америки. Иначе нам придется вернуться к папе. Пожалуйста, ради меня, сделай то, о чем тебя просят.
– Я не хочу одна скакать на лошади, – рыдала она.
– С тобой будет кто-то из мужчин.
– Я не хочу сидеть на лошади без тебя.
– Придется. Они знают, как лучше. Пожалуйста, подчинись. Доверься им.
Где-то в потайных резервах своего организма Махтаб нашла силы. Она утерла слезы – к ней вернулось мужество. Она согласилась выполнить требование Мосейна, но при одном условии:
– Я хочу в туалет, – сказала она.
На горе, в потемках, среди незнакомых мужчин, под завывания зимней бури Махтаб оправилась.
– Махтаб, – обратилась я к ней. – Мне очень жаль, что все сложилось именно так. Я не предполагала, что будет настолько трудно. Не знаю, выдержишь ли ты. И выдержу ли я.
Несмотря на усталость и голод, на спазматическую дрожь и мороз, Махтаб проявила железную волю.
– Я выдержу, – решительно сказала она. – Я сильная. Я все вытерплю ради того, чтобы попасть в Америку. – Затем добавила: – В том, что случилось, виноват папа, и я его за это ненавижу.
Она позволила незнакомому человеку усадить ее рядом с собой на свежую лошадь. Я с помощью Мосейна села на другую, и новый проводник взял ее под уздцы. Остальные пошли пешком, держа двух лошадей про запас. Я оглянулась назад, чтобы посмотреть, как там Махтаб. Я слышала поступь ее лошади, но не видела ни лошадь, ни наездницу.
Будь сильной, малышка, мысленно призывала я ее – и себя. Какая нескончаемая, кошмарная ночь! Крутизна гор становилась почти отвесной. В гору, под гору. Когда же мы доберемся до границы? Или уже добрались?
Я окликнула своего проводника.
– Турция? Турция? – шепотом спросила я, указывая на землю.
– Иран, Иран, – был ответ.
Нам предстоял подъем, слишком крутой для лошади с грузом. Мосейн велел нам спешиться и карабкаться наверх по льду. Я спрыгнула на землю. Я настолько ослабла, что с трудом устояла на ногах. Зацепившись башмаками за длинные юбки, я поскользнулась на льду. Меня быстро подхватил один из мужчин, не дав мне упасть. Он помог мне обрести равновесие. Затем, поддерживая под руку, повел наверх. Позади другой человек усадил себе на плечи Махтаб. Я напрягалась из последних сил, но все же задерживала всех – поскальзывалась, спотыкалась, без конца путалась в юбках.
Когда мы наконец достигли вершины, в моем изможденном мозгу пронеслась мысль: раз мы преодолели самую что ни на есть крутую гору, значит, возможно, здесь и граница.
– Турция? Турция? – спросила я поддерживавшего меня под руку человека.
– Иран, Иран, – ответил тот.
Мы сели верхом, чтобы начать спуск. Однако вскоре увязли в высоких сугробах. Передние ноги моей лошади подкосились, и я забороздила сапогами по снегу. Проводник тыкал ее в ребра, тянул и толкал до тех пор, пока мужественное животное вновь не встало на ноги, чтобы продолжать путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139