Хэлен заполнила какие-то бланки, выяснив у меня некоторые детали, касающиеся Махмуди. В первую очередь ее интересовал его гражданский статус. С тех пор как Махмуди впутался во всю эту историю с иранской революцией, он перестал добиваться американского гражданства. Хэлен спросила об его «зеленой карточке» – официальном разрешении на проживание и работу в США. Сейчас он мог вернуться в Америку и продолжать работать. Однако в случае слишком длительной проволочки срок действия «зеленой карточки» истечет, и ему будет отказано в праве на медицинскую практику в Америке.
– Я больше опасаюсь того, что он найдет работу здесь, – сказала я. – Если ему будет разрешено практиковать в Иране, он осядет здесь навсегда. Если же он не сумеет получить здесь работу, то, может быть, решит вернуться в Штаты.
Хэлен сделала все, что могла, и наконец настала минута жестокого приговора.
– А теперь вам пора обратно, – тихо произнесла она. – Мы постараемся вам помочь. Наберитесь терпения.
Она вызвала для нас такси. Когда оно подъехало, Хэлен вышла с нами на улицу, чтобы договориться с водителем. Она назвала ему адрес недалеко от дома Амех Бозорг. Нам предстояло пройти пешком несколько кварталов, чтобы Махмуди не видел, как мы подъезжаем на такси.
И вот мы вновь на улицах Тегерана, и вновь нам некуда податься, кроме как к мужу и отцу, который стал нашим полновластным тираном.
С трудом собравшись с мыслями – в висках у меня стучало, – я постаралась внушить Махтаб следующее:
– О том, где мы были, нельзя говорить ни папе, ни кому бы то ни было. Я скажу ему, что мы пошли погулять и заблудились. Если он будет о чем-нибудь тебя спрашивать, молчи.
Махтаб кивнула. Жизнь заставила ее быстро повзрослеть.
Когда мы вошли, Махмуди нас уже ждал.
– Где вы были? – прорычал он.
– Пошли прогуляться и заблудились, – солгала я. – Мы не заметили, как оказались вдали от дома. Зазевались по сторонам.
Быстро смекнув, что это чепуха, Махмуди отверг мое объяснение. Он знал, что я обладаю прекрасным пространственным чутьем. Его глаза вспыхнули праведным гневом мусульманина, которого осмелилась ослушаться женщина, он схватил меня одной рукой за волосы, другой – за руку выше локтя. И втолкнул в гостиную, где отдыхала семья – около десяти человек.
– Я запрещаю выпускать ее из дома! – распорядился он. И, обращаясь ко мне, добавил: – Если попытаешься еще раз выйти на улицу, убью.
И опять одинокая спальня, ничем не заполненные дни, тошнота и рвота, депрессия. Стоило мне выйти из комнаты, как Амех Бозорг или кто-то из ее дочерей пускались за мной по пятам. Я чувствовала, что моя воля слабеет. Еще немного, и я смирюсь со своей горькой участью, навеки распрощаюсь и с семьей, и с родиной.
Будучи отрезанной от мира, я усматривала иронию в том, что меня волновали какие-то пустяки. Шел последний месяц бейсбольного сезона, а я понятия не имела, как обстоят дела у «Тигров». Когда мы уезжали в Иран, они лидировали в своей подгруппе. По возвращении я собиралась сводить папу на бейсбольный матч, который мог оказаться для него последним.
Однажды днем, не находя себе места от тоски по дому, я попыталась написать родителям письмо, хотя и не знала наверняка, сумею ли его отправить. К моему ужасу, я настолько ослабела, что с трудом могла вывести свое имя.
Я просидела в задумчивости несколько часов – что же будет дальше? Я зачахла, поддалась депрессии, моя нервная система была подорвана, и я теряла последние силы. Казалось, Махмуди был рад тому, что загнал меня в угол, что я уже не в состоянии распрямиться и бороться за свое освобождение. Я взглянула на дочку. Нежная кожа Махтаб была вся в расчесах от безжалостных комариных укусов. Лето близилось к концу. Скоро на смену ему придет зима. Я и не замечу, как времена года, само время растворятся в ничто. Чем дольше мы будем здесь оставаться, тем безропотнее будем воспринимать свое существование.
Мне вспомнился девиз моего отца: «Было бы желание, а выход найдется». Но при всем моем желании, кто поможет нам отыскать этот выход? Сможет ли кто-нибудь вызволить меня и моего ребенка из этого ада? Постепенно, несмотря на затуманенное болезнью и бесконечными пилюлями сознание, у меня вызрел план. Надеяться не на кого.
Только я сама смогу вытащить нас отсюда.
5
Однажды вечером, когда только что стемнело, я сидела в гостиной Амех Бозорг и вдруг услышала зловещий рев летевшего над самой землей реактивного самолета, который приближался к нашей части города. Небо прорезали вспышки выстрелов противовоздушных орудий, а затем раздались резкие, громоподобные раскаты взрывов.
Боже правый! Значит, война докатилась до Тегерана.
Я повернулась, ища глазами Махтаб, чтобы бежать с ней в какое-нибудь укрытие, но тут Маджид, заметивший мой испуг, принялся меня успокаивать.
– Это всего лишь учения, – сказал он, – накануне военной недели.
Военная неделя, объяснил мне Махмуди, – это ежегодный праздник в честь побед исламского оружия в войне с Ираком, а косвенно и с Америкой – ведь все средства массовой информации внушали иранцам, что Ирак не более чем марионетка, вооружаемая и контролируемая Соединенными Штатами.
– Мы готовимся к войне с Америкой, – произнес Махмуди с нескрываемым удовольствием. – Во имя торжества справедливости. Ведь твой отец убил моего отца.
– Что ты имеешь в виду?
Махмуди разъяснил: во время второй мировой войны, когда мой отец служил в американской армии, его часть стояла в Абадане, на юге Ирана, а отец Махмуди, будучи военным врачом, лечил американских солдат от малярии и в конце концов заразился и умер.
– Теперь вы за это заплатите, – изрек Махмуди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139