по шесть наших на каждого недруга! И все-таки Данька был рад. По крайней мере он сделал самое главное: не пустил в бой сумасшедшую Руту. Это звучит неправдоподобно, но ему удалось удержать княжну при себе – что согласитесь, нелегко, если повсюду скачут «такие мерзкие дураки с рогами», одним своим видом провоцирующие «быстренько подбежать и стрельнуть хоть разочек».
А вот Даниле все-таки удалось поучаствовать в битве. Правда, на расстоянии. Когда исход сражения был уже ясен и вместо широкой цепи рогоносцев на поле остались лишь одинокие недобитые глыбы, сплошь истыканные стрелами, Данька отважился опробовать на поганых подранках новые приемы воздушного боя, почерпнутые из книги «Вранограй». Пустельга читал ледянские пергаменты, а Данила обучал своего железного ворона новым фигурам. Эта наука нелегко давалась Даньке: два или три раза он промахивался, однако уже в самом конце битвы метко сразил самого последнего угадая, удиравшего прочь в сторону леса.
Сраженный угадай оказался Кумбал-ханом.
Не спеша перешагивая через трупы, в сопровождении телохранителей и соратников наследник Зверко медленно пошел от воды к развалинам глыбозерской крепости – через весь этот страшный полуостров: взрытый, стонущий, блестящий от искореженного металла. Зверко шел с единственной целью: посмотреть на Кумбал-хана. Когда он добрел до того места, где грудой черного металла валялся мертвый аргамак, а поблизости – в десяти шагах полета, в окровавленном ковыле – темнело крупное тело хана, вокруг уже толпилось полно всякого народу. Да-да, разумеется: греки в золоченой броне, а среди них – наш общий друг Алексей Старцев.
Даже победа в бою не поднимает мне настроения, тревожно подумал Данила. Нет сил видеть эти изжеванные тела; слава Богу, ковыль высок и туман еще ползет над землею. Все равно жутко. А тут еще Рута. Разумеется, она с визгом кинулась на шею «любименькому князю Лисею».
Каширин готов был поклясться: Алеша Старцев до сих пор не понимает, почему рыжая девчонка вдруг повисла на шее, болтая ножками и пытаясь целовать белое небритое лицо Алексиоса Геурона в тех местах, где оно не прикрыто стальными налобниками и нащечниками. Скорее всего, Старцев не заметил кольчужинок в рыжих волосах. И уж конечно не догадывается о том, что означают эти роковые кольчужинки… Какой худой и тщедушный этот Старцев – если поставить рядом с его великанами-катафрактами! Проклятие. Она забыла обо всем на свете.
«Что я могу сделать? – медленно думал Каширин, двигаясь сквозь ковыль навстречу Алеше Старцеву и распахивая руки для объятий. – Что сделать, чтобы она посмотрела на меня другими глазами? Заделаться князем, как Старцев? Теперь это несложно. Перестать быть ее братом? Это сложнее. Если не брат, значит – и не князь…»
– Здорово, Данила! – радостно говорит Старцев, жестко обнимая тонкими руками Данькины плечи. – Ты вернулся? Неужто вызволил своего друга из плена?
И, не дожидаясь ответа, следующий вопрос:
– А почему… на твоих парусах свастики?
– Свастики? – Данька удивленно обернулся, прищурился на розовые полотнища, клубящиеся на неокрепшем солнце у дальней оконечности полуострова. – Действительно, похоже на свастики. Хм… Я не заметил. Мои парни сами разрисовали паруса. Они говорят, что это – горящая мельница…
– Точнее говоря – полымельница, – услужливо подсказал голос сбоку. – А если еще точнее – карачун, знак зимнего солнцестояния. Древний гиперборейский символ.
Ах, это дружище Пустельга подал голос. Данька с любопытством сощурился. Надо же, как заговорил… «гиперборейский символ»! Видать, Сварожьих чернокнижек начитался.
– Вот, князь Алеша, знакомься: мой помощник Пустельга. – Данька махнул рукой в сторону почтальона, застывшего в почтительном поклоне. – Работает вестником.
Эй, спокойнее, князь Алеша! В чем дело? Зачем делать такое лицо?!
– Я прекрасно знаком с этим вестником, – холодно сказал Старцев, и Данька почти испугался. – Советую тебе срочно заковать его в железы. Это всего лишь божественный семаргл Берубой, верный слуга языческого божка Траяна!
Перехватив почерневший взгляд Старцева, Данька понял: князь Алеша не шутит. Вы только поглядите: его катафракты начинают окружать несчастного Пустельгу – и руки дрожат на рукоятях греческих мечей! Господи, как они напуганы…
– Чудесного помощника ты завел себе, Данила! – не унимается Старцев, тиская золотую цепь на груди и осторожно надвигаясь на Пустельгу. – Лукавый обманщик! Довольно тебе плести интриги… помнишь меня, злодей? Ты едва не убил меня – позавчера, в устье реки Сольцы?!
Данила быстро глянул на однорукого вестника. Угу. Длинные пальцы и неглупые глаза. Кажется, Старцев говорит правду.
– Взять его, – тихо сказал Данька на ухо подскочившему Стыре.
– Минутку, господа! – быстро улыбнулся Пустельга, испуганно оглядываясь: слева разбойники, справа катафракты… И вдруг – поднял руку…
– Взять! – рявкнул Данька. – Быстрее!
Теперь Данила знал: правая рука волшебника редко поднимается к добру.
Впрочем, на этот раз в руке чародея – не волшебный кристалл и не жезл наваждеянья. Сложенный вчетверо клочок бумаги. Данька похолодел. Отчетливо разглядел мелкую бахрому ободранной перфорации.
Бумага была вырвана из обычного студенческого блокнота.
Данила прыгнул вперед – опередил даже катафрактов, первым схватил этот страшный клочок целлюлозы, зажатый в руке Берубоя, будто магический амулет чудовищной силы.
Развернул клетчатый листок и прочел:
Привет всем,
Мужики, это я, Стенька. Sorry за долгое молчание. Не спрашиваю, кaк у вас дела – знаю, что вы молодцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177