Эти слова произнес мальчик, прислуживавший у стола – он собирал грязные чашки. Я пригляделся – мальчик был знакомый. Его звали Мяу. Тощий финский паренек, которого я встретил в самом начале Игры у разоренного Мокошьего чтища.
– Мяу… ты умеешь говорить по-славянски?
– Немного, – сказал Мяу, моргая бесцветными глазками.
– Говори, милое дитя, – любезно разрешил царь Леванид.
– Тыулла мякине пая. Кумвале каллая сторррпа. Паавалу куруя…
– Ясно, – перебил я. – Десятник Неро, пригласите со двора переводчика-мохлюта.
Привели всклокоченного мохлютского невольника, заросшего рыжевато-серой бородой по самые брови. В бороде мигали такие же голубоватые глазки, как у Мяу. С неприязнью поглядывая на юного соплеменника, толмач перевел:
– Мальчик хоча говорить. Мальчик служи стары хозяина, слышал беседа. Беседа два волхва. Один волхва зови Куруя. Друг волхва зови Плеска. Куруя говори: я хожу ломать божница. Плеска говори: зачем. Куруя говори: князя грека манить из деревня Санда прочь. Плеска говори: зачем. Куруя говори: грека из Санда уходи, Чурила в Санда заходи.
– Замечательно, – вздохнул я. – Раньше не мог сказать… Я и сам осознал недавно, что разорение святилища было задумано единственно для выманивания из Санды моего гарнизона.
– Плеска говори: ай хорошо, – продолжал меж тем переводчик. – Тогда Куруя говори Плеска: ты ходи Жиробря. Плеска говори: зачем. Куруя говори: войска встречай. Войска ворота отворяй. Так мальчик говори.
– Это бессмыслица, – вздохнул алыберский царь Леванид и скрестил на груди длинные коричневые руки в золоченых рукавах.
– А по-моему, все понятно: Куруяд послал Плескуна открыть ворота Жиробрега для чужого вторжения, – заметил Каширин. Отбросив ложку, поднялся от стола и отошел к угловой лавке, на которой лежал разобранный разрывчатый лук – склонился, разглядывая.
– Интересно, какая армия имеется в виду, – пробормотал он спустя некоторое время.
– Полагаю: не армия, а бандитское войско княжича Рогволода. – Я нахмурился. – Плескун хотел открыть ворота крепости разбойникам…
– Красивый агрегат, – хмыкнул Данила, осторожно касаясь златых рогов скрамасакса. – Наверное, трудоемкая конструкция?
– Рога красного золота, стянуты жилами сохатого слона, то бишь мамонта, – ответил я, припоминая былинные описания скрамасакса, – тетива в виде косицы из шелковых нитей семи цветов… короче говоря, композитный суперлук с накладными булатными полосами.
– Один скрамасакс стоит больше, чем отряд из сорока наемных самострелыциков, – вздохнул царь Леванид.
– Вот и я думаю… откуда у нищего княжича Рогволода такие бабки? – произнес Данила, глядя в окно. – Может быть… Плескун и дружинник-киллер все-таки работают на другого заказчика? Гораздо более обеспеченного?
– Чурила? – вздрогнул царь Леванид.
– Навряд ли. – Я покачал головой. – Чурила вчера ночью был в моей деревне Санде, а сейчас движется к Властову через Дымное Урочище и Непроходим-лес. Зачем ему Жиробрег? Жиробрег в стороне от маршрута на Властов. Впрочем… скоро все выяснится. Подождем новостей от Кирюши с его гончими.
Я откинулся на узорчатую, одетую рытым бархатом спинку скамьи. На мой взгляд, Плескун все-таки подослан княжичем Рогволодом. Раньше бандит Посвист не мог напасть на Жиробрег, потому что город принадлежал Мстиславу Бисерову. Именно в пользу Бисера обманутый Рогволод отказался от престола, клятвенно обязуясь не искать реванша. Однако сегодня утром все изменилось. Бисер побыл князем Опорьевским и Жиробрегским только одну ночь. Рано поутру Бисер передал бремя власти мне, Лисею Вышградскому. А уж мне-то княжич Рогволод никаких клятв верности не давал – следовательно, можно ожидать нападения.
– Кстати, где Мстислав? Хотелось послушать его мнение…
– Бисеров просил передать, что придет через полтора часика, – улыбнулся Данила. – Он побежал по срочному делу. Кажется… делать педикюр мельничихам.
Под летним дождем девочка играла с медведями. Дождь был мимолетный – светлый и шумящий, как теплый душ. Медведи были черны, всклокочены и слегка поддаты. Белоголовая девочка, очередная Данькина подружка, каталась верхом, визжала и заставляла зверей бороться в охристой, нежной грязи под липами княжьего сада.
Я наблюдал за детскими забавами с висячего крыльца (то есть с балкона) – ажурный навес не вполне защищал от дождевых капель, и я был рад этому. Капли – редкие и крупные, как звоны хрусталя, проносились сверху вниз, пылая в случайных просевах солнца (должна быть радуга, но я не видел). Мне нравился такой дождь, он заставлял цветущую траву отдавать небу свой потаенный, самый искренний запах. Я глядел на вывоженных в грязи медведей, на тонкую черточку дежурного катафракта, застывшего на угловой башне под грибным дождем. Вместо шлема катафракт надел широкополую греческую шляпу и теперь тоже походил на стройный, железный гриб под коричневой шляпкой. Капли падали мимо, мигая на солнце беглым золотом, Я задумался.
Где-то недалеко, всего в сотне верст, на высокой кирпищатой печи в старом, добротном крестьянском доме лежит немощный паралитик Чоботок, который еще не знает, что он – будущий святорусский богатырь Илья Муромец. Такой же вот ласковый, волнующий дождь стучит в крышу избы, и великовозрастный сидень смотрит в мутное мокрое оконце, с трудом повернув бледное бородатое лицо. Его нужно найти, нужно дать ему напиться звенящей муромской воды из гулкого жестяного ведра.
Как полезно знать старые легенды! На поиски будущего богатыря мы могли бы потратить несколько лет… К счастью, я помню былинные координаты тридцатилетнего сидня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177