Его подхватили, поставили на ноги. Данька сделал шаг вперед. Бесполезно: в темноте не поймешь выражения глаз. Блестят, и только.
– Меня зовут Пустельга. Я был в плену Кумбал-хана! – гордо прохрипел вестник, размахивая пустым рукавом. – Я сумел бежать!
Орава взвыла и качнулась вперед: «Наш! беглый! от Кумбала!» – ударило брызгами, израненного человечка едва не раздавили в объятьях; прижали к каменным жерновам под ногами у княжича… Узкий волнорез телохранителей жестко качнулся навстречу толпе; вестника отцепили, протащили за оцепление – поспешно и почти невежливо подвели к Зверко.
– Говори, – прокричал наследник, поворачиваясь к толпе боком и закрывая глохнущее ухо ладонью. Человечек вытаращил глаза и открыл рот – видимо, что-то выкрикивал.
– «Я был в плену», – внезапно донеслось до Данькиного мозга. – «Там я видел умирающего богатыря! Кумбал-хан перехватил его на дороге в Калин. Богатыря звали Потык. Он был весь истыкан разрыв-стрелами. Его тело бросили во Влагу».
Данька поманил пальцем. Вестник Пустельга привстал на цыпочках, выставляя чумазое ухо с потемневшей серебряной серьгой. Данька не выдержал: рыком протянул руки и… грубо схватив почтальона за голову, с двух сторон – за лицо и затылок, прокричал прямо в раззявленное ухо, будто в раструб морской раковины:
– Ты врешь, гнида!
С омерзением разжал пальцы, толкнул – будто отбрасывая человечью голову прочь, вниз, обратно в ревущее людское море.
Вестник болезненно мотнул головой, пошатнулся. Его поддержали… толпа рассыпалась довольным хохотом. Идиоты. Данила скрипнул зубами. Им понравилось: они не слышали разговора.
Нет, израненный почтальон не сдавался. Обернул улыбающееся лицо с заплывшим глазом. И… в свою очередь поманил пальцем.
– Загляни в торбу! – Пустельга крикнул прямо в ухо, но Данька едва расслышал: у раненого почтальона был сорван голос.
Наследник принял из его единственной руки черную холщовую сумку с белой заплаткой на боку. Похоже на мешок со сменной обувью, пробормотал Данила, безуспешно пытаясь успокоиться. Но сердце уже оборвалось и стучится в ребра. Распутывать затянутые узлы невозможно: можно сдохнуть от нетерпения. Данька выхватил нож.
Мутно мигнув в свете факелов, широкое лезвие вспороло влажную холстину.
Крестообразный кусок льда выпал прямо в руки.
Это был обломок меча. Толстая рукоять – прямая, без украшений и золоченой луковки. Стальная перекладина – вся в глубоких рубленых шрамах. Клинок переломлен почти у основания, остался лишь осколок лезвия длиной в пару вершков, Данька приблизил холодеющие глаза и отчетливо разглядел маленькое клеймо на светлом ростокском булате. Четырехконечный крест, будто сплетенный из перевитых белых лилий с троичными чашечками лепестков.
Данила уже кричал – сквозь стиснутые зубы. В этом шуме не услышит никто. Он уже чувствовал, что рукоять сломанного меча обжигает ладонь. На рукояти была засохшая кровь.
Родная кровь.
Меч Михайлы Потыка.
Слабо размахнувшись левой рукой, Данила молча ударил искалеченного почтальона в узкое злобное лицо.
Он уже не слышит грохота толпы. Желтые волосы, желтые пятна вьются перед глазами. Стальная рукоять в кулаке, пестрая Михайлина тесемка в волосах – некрасиво растянув губы, глухо воя сквозь стиснутые зубы, младший и теперь единственный наследник Властова выпрямился во весь рост, пошатываясь на двухметровой куче жерновов. Желтые пятна, красные колеса. Брат мой убит. Улица моя тесна, радуга моя одноцветна.
Это не боль звенит в сердце. Просто свобода проснулась в душе.
Как его зовут? Кумбал-хан?
Тут затихшая разбойничья сарынь впервые услышала истинный голос княжича Зверко.
– ЧТО СТОИТЕ, СВОЛОЧИ?! ЧТО МЕДЛИТЕ?! НА ВЕСЛА!!!
Крик еще катился над головами, а позади наследника уже творилось небывалое. В глазах сотен оцепеневших людей княжич вдруг… превратился в черный силуэт на фоне огромного оранжевого пятна! Жарким ветром ударило в лицо, и толпа попятилась, рыча и давя оступившихся…
О боги… что это?
Просто вспыхнул ветряк. Гигантские лопасти за спиной княжича внезапно и разом одело широким разнузданным пламенем. Черный дым колыхнулся в ночное небо… горячей волной наследника толкнуло в спину, он обернулся: пламенное перекрестье распахнулось на все небо. Мельница загудела и затряслась: и вот… безвольные старые лопасти… после стольких лет позорной неподвижности…
С раздраженным треском двинулись, рассыпая желтые искры.
Позади Данилы, прямо за его спиной, сплошь облитая огненным золотом, стояла пылающая мельница – и жутко размахивала красно-черными дымящимися крыльями.
Наконец они опомнились – закричали, кинулись обниматься и швырять факелы в гулкую небесную черноту. «Гляди, наследник! – Восторженная рожа Стыри вынырнула из суеты и закричала прямо в лицо: – Это Траяново знамение! Старик проснулся! Он любит нас!»
Уже через несколько часов все окрестные волхвы, убедившись в достоверности рассказов о висохолмском чуде, единогласно подтвердили первоначальную трактовку толпы. Это было совершенно однозначное, хрестоматийное, известное по древним легендам знамение божка Траяна Держателя. Впервые за много лет древний кумир публично, категорично и пламенно поддержал смертного человека.
Впоследствии волхвы утверждали, что именно эта демонстрация божественного покровительства стала причиной того, что в течение последующей ночи небольшая ватага Зверки и Стыри увеличилась почти вдвое. Недобитые дружинники из уничтоженных гарнизонов Залесья, разбойники, мечтающие заслужить прощение новых властей, осиротевшие крестьянские парубки – все они с радостью шли под стяги человека с княжеской тесемкой в волосах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177