Потом, разглядев край красного бархатного занавеса, ведро с торчащими из него наконечниками копий, он вспомнил, как на станции загружали театральный реквизит.
– Какое подходящее место, чтобы умереть, – прошептал он.
В углу раздалось шевеление, скребущий звук металла о камень, вовсе не совпадавший с ритмичным, равномерным перестуком колес и покачиванием поезда. С минуту Иаков прислушивался, собираясь с силами, прежде чем любопытство взяло верх. Он встал и тихонько двинулся на звук по узкому проходу между задниками сцены – по обе стороны от него красовались горные вершины, дворцовые стены, невероятно яркий закат.
Звук оборвался. Иаков остановился. Что-то задребезжало позади него. Он медленно повернулся, и его горла легко коснулось острие длинного ножа. Держал оружие человек в синем мундире железнодорожного охранника. В его свободной руке был точильный камень, и это объясняло природу звука: незнакомец затачивал клинок.
Черты лица явно азиатские. Китаец? Бледный и напряженный, как, наверное, и сам ребе. Мундир, застегнутый на все пуговицы, висит на нем как мешок, расплывшееся ниже плеча кровавое пятно превратило синий цвет в ржаво-фиолетовый.
«Это о нем говорили на станции: убийца с мечом, за которым идет охота. Похоже, я все-таки умру здесь… Если это так, почему я совершенно спокоен?»
Его сердце не забилось ни на йоту сильнее.
Хмурая сосредоточенность на лице азиата сменилась любопытством; он явно не ожидал никакой угрозы со стороны старика. Лезвие медленно опустилось вниз, и они стали рассматривать друг друга с возрастающим интересом.
– Простите, что помешал, – сказал Иаков. – Я искал место, чтобы умереть.
Он никогда не видел глаз, которые бы так мало говорили о характере человека: спокойные, черные, совершенно безразличные.
– Для этого все места подходят одинаково, – заявил незнакомец, легким умелым движением вкладывая свой клинок в изукрашенные ножны.
Что в этом человеке кажется таким знакомым? Было очевидно, что видеться раньше они не могли, тут и думать нечего, но он испытывал глубокое, спокойное ощущение родства.
– Как любопытно, – тихонько произнес Иаков.
Азиат сел на табурет между декорациями, у его ног лежали вторые, более длинные ножны, идентичные по оформлению первым: черный лак и серебро. Незнакомец осторожно положил ножны рядом с мечом, расположив их так, чтобы они лежали зеркально под одним и тем же углом.
– Дай-сё, – сказал азиат. – Большой и маленький. Катана, вакидзаси, – добавил он, указав на меч, а потом на нож.
– Понятно.
– Он называется «кусанаги». – Незнакомец проворно наклонился и поднял меч. – «Косец».
– Почему?
– Согласно легенде, он принадлежал Сусаноо, богу грома; он высек этот меч из вершины горы с помощью молнии. Однажды Сусаноо отправился на охоту и не взял его с собой; меч разгневался и порубил все деревья до одного и даже былинки на острове. А ведь в Японии так мало деревьев… – Он умолк, закрыл глаза и побледнел.
– Так он действует сам, этот меч? – спросил Иаков.
– Хоноки, – пояснил японец, пробежав рукой по поблескивавшим ножнам. – Твердая древесина, они вырезаны из последнего дерева, которое срубил этот меч. Самэ, рыбья кожа – из кита, которого убил Сусаноо. Хабуки – воротник, предохраняет клинок от затупления. Этот крючок пристегивает клинок к рукояти – бамбук, мэкуги. Металлические заклепки, что прикрывают крючок, – мэнуки.
По лицу мужчины струился пот, пальцы дрожали.
«Он рассказывает об этом, как будто медитирует, – решил Иаков, – старается не заснуть, быть настороже. Может быть, для того, чтобы остаться в живых».
– А это как называется? – осторожно поинтересовался Иаков, указав на эфес.
– Касира.
– А это? – спросил он, указав на пластину, прилегавшую к ножнам.
– Цуба. Отделяет клинок от рукояти.
Японец вытащил меч на несколько дюймов, чтобы показать Иакову гарду цубы – металлический эллипс в полдюйма толщиной с оксидированной красной патиной; внешнюю поверхность покрывала искусная гравировка с изображением огненных птиц: одна поднималась, а другая падала в стилизованные языки пламени.
– Это феникс, – пробормотал Иаков, пораженный тем, сколь изысканным может быть смертоносное оружие.
– Феникс, – подтвердил незнакомец. – Название города. Он слегка склонил голову в ту сторону, откуда шел поезд.
– Феникс – символ того, что можно упасть и подняться снова, – сказал Иаков. – Восстать из пепла.
– Это долгий путь.
Азиат пожал плечами, словно ссылаясь на собственное плачевное состояние, снова положил меч рядом с его товарищем и слабо, прерывисто вздохнул.
– Насколько серьезно вы ранены, мой друг?
– Пуля. Попала в спину. Под левое плечо.
– Хотите, я осмотрю рану?
– Ты лекарь?
– Почти, – ответил Иаков. – Я священник.
Глаза блеснули, лоб нахмурился в сомнении.
– Ты? Священник?
– А что? Не похож?
– Да, ты не похож на священника.
– Я раввин, это все равно что священник, только вера другая, – пояснил Иаков, спуская китель с его плеча. – Где вы научились так говорить по-английски?
– У священника, он был католик.
– Что ж, священники бывают разные.
Засохшая кровь пропитала грубую повязку на его спине, свежая темная кровь продолжала сочиться из ее центра.
– Я тоже священнослужитель, – сказал человек.
– Вы буддист?
– Синто.
– Стало быть, вы японец.
– Ты слышал о синто?
– Я читал об этом и встречался со священниками синто из вашей страны в прошлом году в Чикаго. С какого вы острова?
– Хоккайдо.
– Те люди были с Хонсю. Синто означает «путь богов»?
Иаков размотал повязку и открыл рану; японец слегка вздрогнул, когда последний слой муслина оторвался от корки засохшей крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148