Подвязав раненую руку, Хоффнер вернулся на мостик, собрал своих офицеров и велел провести покаютный обыск. Как и предсказывал Дойл, одного из помощников капитана нигде не смогли найти, хотя многие утверждали, что видели его – молодого привлекательного блондина – на палубе после того, как начался шторм.
Механики набились в машинное отделение, им наконец удалось завести аварийный генератор. Свет загорелся, и, как только двигатель заработал на четверть мощности, капитан направил «Эльбу» прямо в пасть шторма.
В то время как команда прилагала усилия к тому, чтобы починить главный генератор, пассажирам было предписано оставаться в своих каютах и запереться изнутри; в качестве объяснения этим мерам безопасности были предложены шторм и падение мощности генератора. Об убийцах, которые, как предполагалось, еще находятся на борту, разумеется, не было сказано ни слова. Охранники, выставленные в коридорах, контролировали любые возможные передвижения, а Дойл, Иннес, Штерн и Пинкус (Дойл предпочитал терпеть общество журналиста, чем упустить его из виду) собрались в каюте Штерна вокруг керосиновой лампы и тела покончившего с собой убийцы в черном одеянии.
Когда с него сняли маску, оказалось, что это был мужчина около тридцати лет, с подстриженными прямыми черными волосами и смуглым широколобым лицом – как предположил Дойл, яванец или филиппинец. На сгибе левой руки имелась небольшая, но отчетливая татуировка: кружок, разорванный тремя зигзагами молнии. Этот рисунок в точности соответствовал изображению, нацарапанному на стене над телом Зейлига. Тщательно изучив кожу мертвеца, Дойл, однако, понял, что это вовсе не татуировка, а след ожога – клеймо вроде того, какие ставят на скот.
Одежда человека была изготовлена из простого черного хлопка. При нем оказалось шесть единиц рассованного по рукавам и штанинам оружия – ножи, двуствольный крупнокалиберный пистолет, из которого он застрелился, а также тонкая проволока, обмотанная вокруг его пояса, – смертельная гаррота. Шрамы рассекали его расплющенные костяшки пальцев, на теле имелись следы ножевых ран. Бывалый воин, умение которого вести рукопашный бой испытали на себе Иннес и Дойл. Вывод был прост – это холодная, расчетливая машина для убийства, и нет никаких оснований полагать, будто его оставшиеся в живых сообщники менее опасны.
Дойл накрыл труп простыней. Из-за шторма всем четверым приходилось постоянно хвататься за переборки или койки.
– Вы так ничего и не объяснили, мистер Дойл, – сказал Штерн. – Как книга Зогар оказалась в вашей каюте?
– Вместе с таблетками, зашитыми в подкладку пиджака мистера Зейлига, я нашел этот ключ. – Дойл продемонстрировал всем названный предмет. – Очевидно, это не ключ от вашей каюты или какой-то другой каюты, хотя на нем есть штамп «Эльбы». – Он указал на крохотную эмблему корабля.
– От чего же он? – нетерпеливо спросил Пинкус.
– Я вставлял его в каждый замок, который мог найти подходящим в этой каюте. Позади гимнастического зала находится редко используемое складское помещение – его ни за что не заметить, если только не искать специально: у входа туда каждое утро громоздятся шезлонги и подушки для сидений. Ключ открывает эту дверь. Внутри небольшого помещения я обнаружил сдвигающуюся деревянную панель, а за ней, в нише, несгораемый шкаф. Вчера вечером мистер Зейлиг вытащил книгу из ее первоначального тайника – матраса, кстати, неудивительно, что он так неохотно покидал каюту, – и положил ее в этот шкаф. Это было сделано после того, как – этот разговор я случайно услышал – капитан отказался поместить книгу в корабельный сейф.
– Я понятия не имел… – начал Штерн.
– Конечно. Должно быть, он перепрятал ее, когда вы пытались договориться со мной перед сеансом, вчера вечером, примерно за час до убийства.
– А как же злодеи смогли убить его, не прикоснувшись к нему? – спросил Иннес.
Дойл достал из кармана два маленьких бумажных пакета и, открыв их, показал остальным.
– Когда вчера вечером мы обнаружили тело мистера Зейлига, я нашел маленький комок глины внутри каюты, у двери. А сегодня вечером такой же комочек глины был мною обнаружен в одном из гробов.
– И какое отношение имеет этот маленький комочек к цене на пиво? – спросил Пинкус с бесцеремоностью бывалого журналиста.
– Мистер Зейлиг был более религиозным человеком, чем вы, я правильно понял, мистер Штерн? – спросил Дойл.
– Да.
– Значит, я не ошибусь, предположив, что как верующий иудей он хорошо разбирался во многих аспектах иудейской истории и мифологии?
– Совершенно верно.
– Справедливо ли будет с моей стороны также сказать, что мистер Зейлиг относился к изучаемому предмету не с чисто академическим интересом, но принимал эти знания очень близко к сердцу?
– Определенно – но к чему вы клоните?
Дойл понизил голос и подался вперед над фонарем, отчего свет снизу очерчивал его лицо самым зловещим образом.
– Мистер Штерн, вы знакомы с легендой о големе?
– Големе? Да, конечно, я имею в виду – поверхностно; отец много раз рассказывал мне эту историю, но в детстве.
– Голем? А что это такое? – заинтересовался журналист, от которого, хоть его целый час отчищали жесткой щеткой, продолжало исходить зеленоватое свечение.
– Слово «голем» происходит от древнееврейского слова, обозначающего зародыш или утробный плод. Говорят, именно так назвал Яхве Адама, когда в Эдеме вылепил его из праха земного.
– Яхве? – уточнил Пинкус. – Вы имеете в виду… что это за малый, Яхве?
– Яхве – ветхозаветное имя Бога. – Штерн еле сдержал удивление, вызванное безмерным невежеством репортера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148