В окне верхнего этажа салуна, где они играли в покер, мигала лампа.
«Как там они называют теперь это место? Техас? Богом забытая захолустная пустыня – вот что такое этот американский Запад; никакой культуры, никаких театров или кофеен. Что за бесполезное использование прямо-таки идеальной недвижимости. С другой стороны, на нынешних людей куда легче произвести впечатление».
Проповедник кинул горсть земли на распухший обескровленный труп, повернулся на каблуках и направился обратно к городу; серебряные шпоры позвякивали, когда его поврежденная нога подволакивалась на полшага назад.
«Мне нужно прочитать Библию. Вот самое малое, чего будут ждать от меня эти провинциалы».
КНИГА ПЕРВАЯ
«ЭЛЬБА»
ГЛАВА 1
19 сентября 1894 года. 11.00
Каким чертовым надоедой оказался этот напыщенный павлин Холмс! Никчемная по большому счету персона, ходячая вычислительная машина, человек, в котором человеческого не больше, чем в деревянной лошадке-качалке: то, что его образ вызывает столь страстный отклик в сердцах читающей публики, на мой взгляд, есть тайна куда большая, чем любая из загадок, когда-либо разгаданных этим сыщиком.
Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мне не удается от него избавиться. Сегодня вечером, на моем прощальном ужине, даже на фоне разговора о нахрапистой манере добиваться политического влияния в Америке, опять доминировала тема безвременной кончины Холмса. Придуманный между делом, в момент, когда моей единственной заботой было накрыть на стол, этот персонаж – рассудочная марионетка – занял в жизни некоторых моих читателей более реальное место, чем иные их подлинные, живые друзья и родственники. Это шокирует, но кто может предсказать, чем обернется его творение, если уж даже Тот, Наверху, не добивается от них предсказуемости.
Как наивно с моей стороны было вообразить, что достаточно сбросить старину Холмса в пропасть у Райхенбахского водопада, чтобы положить конец всей этой осточертевшей истории и затем вернуться к серьезной литературной работе. Вот уже почти год прошел с тех пор, как я попытался избавиться сам и избавить общество от этого наваждения, но шумиха все никак не уляжется, общественность продолжает выражать возмущение его гибелью, и конца безумию не видно. И ладно бы оно ограничивалось словами, так нет же – в некоторых случаях я всерьез опасался подвергнуться физическому насилию. Близ Лидса крепкая краснолицая женщина набросилась на меня, размахивая зонтиком, мужчина, больше похожий на пугало, с безумным взглядом таскался по городу за моим экипажем, а приблизившегося ко мне на Гросвенор-сквер мальчишку распирала такая злоба, что казалось, его дергающаяся голова вот-вот взорвется.
Сумасшедший дом!
Меня лично доводит до исступления вполне реальная возможность того, что столь фанатичная преданность публики этому Франкенштейну с Бейкер-стрит приведет к тому, что остальные мои сочинения, в которые я вложил душу и сердце, возможно, никогда не встретят того приема, на который рассчитывает каждый автор. И все же я утешаю себя мыслью о том, что, если бы не мистер Холмс, вполне возможно, мои так называемые собственные сочинения занимали бы место не на полках магазинов и библиотек, а лишь на дне моего дорожного сундука.
Что же касается жгучего вопроса, который столь энергично задавался мне чуть ли не всеми и каждым, то в любой ситуации, когда я считал возможным давать на него публичный ответ (причем даже в самых ужасных обстоятельствах, скажем, когда я во время недавнего похода к дантисту был беззащитен и с открытым ртом созерцал орудия пытки в руках моего инквизитора), он был одним и тем же.
НЕТ, НЕТ И ЕЩЕ РАЗ НЕТ.
Не будет никакого воскрешения. Человек свалился в расщелину с высоты две тысячи футов. Разбился так, что никакой, даже самой слабой надежды на исцеление нет и быть не может. Он мертвее, чем Юлий Цезарь. Надо, в конце концов, воздать должное богам логики.
Интересно, сколько времени потребуется, чтобы все эти люди осознали: он не только покойник, но и живым-то никогда не был! Всего-навсего вымышленный персонаж. Он не может отвечать на их письма и вряд ли придет им на помощь в разгадке той жгучей тайны, которая не дает им покоя. Если бы я получал полшиллинга за каждый вопрос о нем… Что ж, мысль неплохая.
Интересно, что в связи со смертью Ш. Х. ожидает меня в Америке, где, как говорят, страсти по Холмсу разгораются все жарче? Впрочем, мое желание ступить на тот берег таково, что пересиливает все возможные неудобства, порожденные прыжком мистера Холмса в пустоту. Соединенные Штаты и американцы с детства пленили мое воображение, их бурное, самобытное развитие, деловой напор, служащий двигателем небывалого, ослепительного прогресса молодой республики, должны подействовать на меня как сильный и оживляющий тоник.
Пять месяцев за границей. Моя дорогая жена, совсем не такая сильная, какой бы ей хотелось выглядеть в моих глазах, твердо настроена стать свидетельницей того успеха, который, по ее мнению, должна принести мне эта поездка. Пусть будет так. Этот проклятый ее недуг, невзирая на все мои усилия, развивается и двигается своим неизбежным курсом, а расстояние между нами увеличивается вне зависимости от того, где я нахожусь. Чем больше я открываюсь миру, тем дальше она удалялась от него, и энергию, которая затрачивается ею сейчас на меня, было бы куда лучше потратить на восстановление собственных ресурсов. Потому что этот бой в конце концов ей придется вести в одиночку.
Стало быть, прочь сожаления. Предстоящие дни быстро пройдут так, как они обычно проходят;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148